— Аллан…

— Ну что еще? — судя по раздраженно-сонному голосу, лейтенант испытывал схожие трудности.

— Ваше «даже не будь» относилось к Марилене? — спросила я и тут же ощутила, как спина О#39;Шиннаха превратилась в камень… весь пронизанный натянутыми, перенапряженными нервами. Это длилось пару мгновений, затем Аллан вновь обмяк и шумно выдохнул.

— Неужели заметно и для эльфийских глаз?

— Нет, это как раз гномский расчет, — отозвалась я. — Вы — необычный человек, и я не верю, что ваш любовный идеал — обычная салонная жеманница.

— О, вы просто плохо меня знаете, мисс Грин, — шок миновал, теперь уже лейтенант перешел в атаку, в голосе зазвучали привычные язвительные нотки. — Салонная жеманница далеко не самый худший для меня вариант, уж поверьте.

— Не поверю! — отрезала я. — Пусть вы и правы, я знаю вас плохо… я почти ничего про вас не знаю… но есть вещи, в которых я уверена.

— Мисс Грин, — я не могла видеть лица О#39;Шиннаха, но была уверена, что сейчас он улыбается, — для инспектора полиции вы порой удивительно, невероятно наивны. Хотя, — с ноткой гордости добавил он, — вы далеко не первая, кого ввел в заблуждение мой маскарад.

— Маскарад?

— Да. Видите ли, мисс Грин, я — сирота. Мать умерла вскоре после родов, а отец… — лейтенант вдруг замолк. Я ждала, затаив дыхание, больше всего на свете боясь спугнуть, порвать протянувшуюся между нами тонкую нить доверия.

— Мой отец был простым боцманом на королевском фрегате. Он погиб в бою с капером, спас корабль от взрыва… и этим открыл для меня двери «королевской мореходки». Среди всех этих сыновей офицеров и джентльменов до десятого колена я оказался первым… и единственным. Знали бы они, с кем имеют дело… но в колледже мою тайну знал только милорд-смотритель, и он сохранил ее, уж не знаю, по каким причинам. Но, — с горечью добавил Аллан, — и в роли бедного провинциала мне довелось хлебнуть изрядно.

— Вы не… — в последний миг я заменила «врете» на «шутите».

— Удивлены, инспектор?

— Поражена, — ничуть не играя, призналась я, — от макушки до пяток. В первую нашу встречу вы показались мне классическим лощеным аристократом. Ваш мундир…

— Ах, мундир, — хрипло рассмеялся Аллан, — ну да, конечно. Видели бы вы, из каких обрывков, чуть ли не из ниток подобранных, собирала все это тряпье моя тетка-белошвейка. Отчасти ради нее я и… — лейтенант дернул плечом, — она вырастила меня… и она до безумия рада и горда тем, что кто-то из нашей семьи смог встать вровень с благородными.

— Судя по интонации, — задумчиво сказала я, — сами вы не испытываете к ним особого пиетета.

— И еще как! — весело подтвердил Аллан. — После всего, чему я был свидетелем… и что пережил сам… после такого сложно испытывать к этим ублюдкам иные чувства, кроме… — он вновь запнулся.

— Ненависти?

— Скорее брезгливости. Хотя, — после короткой паузы добавил О#39;Шиннах, — правильнее сказать: довольно сложная смесь обид и эмоций.

— Понимаю… наверное, — вздохнула я. — С таким багажом на сердце удивительно, что вы оказались в конторе полковника Карда — скорее ваше место среди тех, за кем он охотится.

На мой взгляд, объяснение здесь могло быть лишь одно и очень романтичное — но лейтенант в очередной раз удивил меня.

— О, это довольно долгая и в чем-то забавная история.

— Так расскажите, — я чуть поерзала, еще плотнее вжимаясь в чужую теплую спину, — разве мы куда-то торопимся?

«Еще как», обиженно напомнил ветер, пробарабанив по борту ледяной дробью. Все приборы наверняка были расколочены в пыль, но я отчего-то знала: нашу изломанную скорлупку несет сквозь ночь быстрее почтового экспресса! Еще одна опасность — невидимая и неощутимая, как… пары синильной кислоты. Я читала споры людских и гномских ученых о том, что произойдет с шагнувшими за стомильный рубеж, и почти все светила науки сходились во мнении: этих бедолаг ждет смерть или безумие. Может, и к лучшему, что мы летим в непроглядной тьме, без ориентиров… если угроза реальна, близка и неотвратима, лучше и не знать о ней вовсе.

— Рассказать? — повторил Аллан. — Что ж, раз вы просите… не буду скрывать, в начале карьеры я был отборным топливом для костра мятежа, хватило бы и крохотной искры. Но так уж получилось, — фыркнув, добавил он, — что в колледже мне пришлось много читать и еще больше размышлять над прочитанным. И настал день, когда я решил, что благородное происхождение само по себе не делает человека мерзавцем и подонком. Даже в «Старом Королевском» среди курсантов находились отпрыски весьма знатных фамилий, которые не брезговали подать мне руку… и назвать своим другом. Это немного сбавило градус моего радикализма, но я по-прежнему свято верил, что наша гнилая и закостеневшая система нуждается в сломе… пока не попал на войну.

Сквозь вой ветра и барабанную трескотню капель я вдруг услышала новый звук, полусвист, полушипение — и, дернув головой, скорее угадала, чем увидела, как мимо пронесся сгусток тьмы, чуть более темный и плотный, чем окутавшая нас мгла. Слишком велик для птицы, мал для корабля… который вдобавок наверняка зажег бы всевозможные огни. Но что или кого еще можно встретить в облаке бурной ночью?

— Маленькую колониальную войну, — человек то ли не заметил промелькнувшее мимо нечто, то ли не поверил своим глазам, — войнушку. Один генерал сходил в поход на орков… неудачно, затем орки сходили в ответ на оставшихся почти без всякой защиты поселенцев. Под самый занавес появился флот и показал, у кого тут самые большие игрушки. Просто маленькая война… но мне хватило с лихвой. Я вдруг понял, что те пожелтевшие страницы из библиотеки, те короткие выцветшие строчки — все было здесь, в Арании! Кровь, смерть, заросшие бурьяном поля и пустые скелеты вымерших городов. И неважно, что мы умеем строить паровых гигантов и воздушные корабли. Стоит лишь поскрести немного, и с любого из нас — человека, гнома, эльфа, да-да, мисс Грин! — вмиг слетает шелуха и под ней скалится дикарь с дубиной наперевес. И не важно, насколько справедливы были требования и благородны цели! Цена… слишком велика.

— Но если…

Я осеклась, заметив, как чернильный мрак вокруг дрогнул и поплыл, растворяясь в приливе зеленого света. Катер резко накренился вправо, словно продавливая бортом туманную муть — и мы вырвались, выпрыгнули прочь из кипящей облачной массы, словно рвущийся к заветным верховьям лосось.

— Великий Лес…

Удар был оглушителен — и совершенно беззвучен. Вообще не осталось никаких звуков, только звон в ушах и захлебывающийся грохот крови у висков. И сам воздух застыл, словно пчела в янтаре — под ясным, без единого пятнышка, небом. Мы словно угодили в колоссальный глиняный сосуд, и гончар еще не остановил круг, облачные стены продолжали вращаться с немыслимой скоростью, вытягиваясь от земли до самых звезд…

— Сердце бури, — потрясенно выдохнул Аллан. — Я… Творец… сколько я мечтал пролететь сквозь него…