Жизнь молодых на даче потекла мирно с виду. Через месяц отношения к окружающим вылились в определенные формы. Анна Порфирьевна de facto оставалась хозяйкой в доме. Всеми верховодила Катерина Федоровна. И добилась она этого так незаметно, что ни в ком не вызвала возмущения или обиды. Даже строптивая Федосеюшка через какой-нибудь месяц опускала ресницы перед строгими глазами «молодой».

Катерина Федоровна ни разу не сделала выговора прислуге. Она даже голоса ни разу не возвысила. Но распущенная прислуга почувствовала над собой железную руку и соколиные очи настоящей хозяйки.

– Как вы странно живете! – заметила Катерина Федоровна раз как-то за чаем, который подали не в урочный час, потому что Фимочке вздумалось идти за грибами.

– А что? – Анна Порфирьевна покраснела и вся насторожилась.

– Ну, какой же это чай за час до обеда? Только порча аппетита…

– Да ведь я же за грибами ходила! Небось пить захотелось!

– А ты ходи вовремя! Напейся, да и ступай до обеда… то бишь, до ужина. Никак не привыкну к вашим порядкам! – как бы вскользь кинула она.

Фимочка заморгала.

– А тебе угольев жаль, что ли, на самовары?

– Ничего не жаль… А непорядок это…

– Ну, на то и дача, чтоб целый день чай пить!

– Вот это и плохо!.. Катар желудка наживаете беспорядочной едой. Мух разводите, потому что целый день стол стоит неприбранный… Да и прислуге отдохнуть не даете…

– Скажите пожалуйста! Прислугу жалеет! – задорно подхватила Фимочка.

– И очень просто. Они тоже люди… Сделай одолжение! Я с прислуги спрошу больше, чем ты, но спрошу должное. И мне ни одна горничная не посмеет грубо ответить. Но трепать её зря тоже не буду…

Фимочка раскраснелась и стала обмахиваться платком.

– Гувернантка какая явилась! Ха!.. Ха!..

Досада ясно была написана на её курносом лице.

– Да, наконец, я о себе забочусь. Вы блюдца вареньем перепачкаете… А кто посуду за вами моет? Всё я… Или ты этого не замечала?

– А вольно ж тебе за экономку быть!! Своя воля…

– Кто же, по-твоему, у вас чай разливать должен и посуду мыть?

– А кому придется… Нетрудно, кажется?.. Это не воз возить…

– Однако ты за две недели до полотенца не притронулась… Стало быть, трудно!

– Ах отстань ты от меня (Фимочка вдруг расхохоталась)! Чисто классная дама! Сейчас видно, немецкая косточка…

– А вы, славяне, ленивые да распущенные, – отгрызнулась «молодая», добродушным смехом подслащая пилюлю. – И разве это дело, что прислуга чай разливает и наши семейные разговоры слышит?

– Так, так, верно, – подхватила свекровь, очень довольная этим нагоняем. – Мне доктор волноваться не велит… Я и бросила вмешиваться. А только разгильдяйство ваше и мне всегда постылым казалось…

– Нас целых три у вас… Могли бы с вас заботу снять… На днях слышу, к вам кухарка идет насчет обеда… Неужто и провизию сами выдаете?

– Федосьюшка помогает… У неё ключи, – устало ответила свекровь.

Катерина Федоровна нахмурилась.

– Вы, маменька, нам ключи передайте! Ей-Богу, стыдно так жить без дела!.. Не привыкла я…

– Конечно, правда, – прошептала Лиза.

Фимочка сконфуженно молчала.

– Вот пари держу, – вдруг рассмеялась «молодая», – что у вас никто в доме не знает, сколько в месяц сахару выходит, сколько чаю, кофе, дров, углей, масла, яиц… А ведь это все деньги!.. Да какие ещё!.. Воображаю, сколько у вас крадут!

Анна Порфирьевна вспыхнула.

– Нет, Катенька! Вот это вы напрасно!.. У нас люди по десятку лет живут…

– И вы, маменька, напрасно обижаетесь за людей! Не хочу их хулить, а только при таком разгильдяйстве поневоле перестанешь различать, где моё, где твоё… Вы говорите: ключи, а я вам говорю, всё распёрто. Тут даже и воровать не приходится. Воруют тайком, крадучись, из-под замка… А тут приди да бери, никто слова не скажет… Голову даю на отсечение, что вашим сахаром, кофеем и чаем не только ваша прислуга пользуется, а и вся родня их! Это ведь они и за грех не считают – господским добром пользоваться…

– Ну-ну, будет… Распетушилась! – примирительным тоном перебила Фимочка. – Научи, пожалуйста, хозяйничать! Тебя послушаешь – в краску бросает. Чуть не дармоедами в лицо называет. Ха! Ха!.. Объявилось сокровище!

Разговор этот вышел без мужчин, без «мужиков», как в шутку говорила Фимочка.

– Стеша, полотенце неси чистое! Ха!.. Ха!.. Хочу хлеб зарабатывать… Чашки буду мыть, – дурила она, усаживаясь за самоваром.

Но мыла она посуду так неловко, делала так много ненужных движений и, по привычке, размашистых жестов, что смахнула со стола две дорогие чашки и раздавила в руках хрупкое блюдце…

– Ах, досада какая! – крикнула Катерина Федоровна. – Нет, уж пусти! Я сама вымою… Тебе этому делу ещё учиться надо…

Фимочка совсем переконфузилась и пригорюнилась даже.

Анна Порфирьевна на другой день передала ключи Катерине Федоровне, и та назначила дежурства… Но уже через две недели выяснилась такая непрактичность Лизы и Фимочки, такое их «разгильдяйство», что обе они упросили «Катю» взять на себя всю обузу.

– А мы тебе помогать будем, – говорила Фимочка – Ты прикажи, мы выполним. А где ж нам управиться с целым домом? На это талант нужен… Не так просто…

– То-то и оно-то! Возьму на себя все, только уж не мешаться! Чур!.. И не хвататься за чайник! А то одна схватит, чай сольет, другая тоже… Глядь, новый надо заваривать…

– Ладно, ладно! – ластясь к ней, ворковала Фимочка. – Мы за тобой, как за каменной стеной, будем!

– И уж вы меня извините!.. Три раза буду вам чай давать, больше ни-ни!

– Вот так зелье!.. Когда я жить без чаю не могу! Особенно на даче…

– То-то и разнесло тебя… Молодая женщина, а шесть пудов, гляди, весишь? Сердце себе испортила… Умрешь до сорока лет.

Фимочка испуганно закрестилась.

Незаметно Катерина Федоровна изменила и весь строй их жизни.

– Очень нелепо у вас едят, маменька, уж вы меня извините, – заговорила она через неделю после того, как получила ключи.

– Три поколения так жили на моей памяти, Катенька…

– Не обижайтесь, голубушка! Да ведь жизнь-то вперед идет? Наука тоже? Надо и с ними считаться… Вредно так много и нелепо есть, маменька! Ну, к чему у вас, например, два раза в день горячее едят да мясное? И я понимаю: очень хорошо было обедать в старину в двенадцать, когда весь дом вставал в шесть, и все неукоснительно дома ели. А ведь летом наши мужья раньше семи домой не возвращаются. И обедать надо в эти часы… Без них наедаться нам, женам, даже неудобно как-то.