Марта крепко сжала в ладонях щеки матери.

– Мама, пожалуйста, прошу тебя, хватит! Довольно! Прекрати все это! Прекрати!!!

Но Сара, покачав головой, еле слышно шепнула что-то в ответ.

– Нет, можешь! – крикнула Марта. По щекам ее ручьем текли слезы. – Должна! Отец от всего этого ума лишился… я осталась одна. Не оставляй меня! Пожалуйста, прошу тебя! Я люблю тебя… – Осекшись, девочка шумно всхлипнула. – Я… я люблю тебя мама!

Сара, повернув голову, окинула дочь долгим взглядом и прошептала что-то еще.

– Она говорит «да»! – воскликнула Марта. – Она согласна признаться! Уберите камни, иначе ей слова не выговорить! Скорей же! Скорей!!!

Помощники из толпы вопросительно взглянули на судью.

Судья просиял.

– Да, вы, там… уберите камни! Живее!

Отобранные капитаном бросились к Саре, осторожно откатили камни в сторону, и Сара наконец-то смогла вздохнуть полной грудью.

Судья Уотсон опустился на колени, склонился над Сарой. Лицо его озарилось надеждой.

– Итак, Сара Картер… признаете ли вы справедливость обвинений, предъявленных вам сего дня?

Сара, сделав еще несколько жадных, глубоких вдохов, неудержимо закашлялась.

– Да, – всхлипнув, пролепетала она. – Прости меня, Боже… признаю.

Глаза судьи, вскочившего на ноги, вспыхнули победным огнем.

– Сделано!

Освобожденная и от двери, Сара съежилась, сжалась в комок, вновь сипло, с надрывом, закашлялась.

Происходящее просто не укладывалось в голове. Фанатики, сломившие волю искренне верующей, благочестивой Сары… все это отчего-то казалось Абите преступлением куда страшнее виселицы, уготованной ей самой.

– Ох, Сара… что же они с тобой сотворили?

– Ныне Господь восторжествовал! – едва не приплясывая на месте, объявил судья Уотсон. – Все вы – свидетели великой победы над Сатаной!

Подойдя к Абите, он плюнул ей в лицо.

– Угодишь в Преисподнюю, не забудь рассказать Люциферу, как добрые жители Саттона в сей знаменательный день пресекли его коварные умыслы!

На плечах Абиты сомкнулись мозолистые руки Нортона с Гарретом. Повинуясь кивку судьи, стражники отволокли ее к огромному дубу у дальнего края кораля. Здесь Гаррет пинком в спину сбил ее с ног, прижал к земле тяжелым кованым сапогом, а Нортон притянул руки жертвы к туловищу так, что веревки глубоко впились в тело. Затем ей поверх юбки, от бедер до лодыжек, связали и ноги, затянув путы едва не до хруста костей, еще одной веревкой захлестнули щиколотки, а свободный конец перебросили через толстую нижнюю ветвь. Покончив с этим, стражники неспешно потянули веревку и подняли Абиту кверху, вниз головой.

Абиту закружило, закачало из стороны в сторону, весь мир вокруг перевернулся вверх дном, подернулся рябью, лицо отяжелело под напором крови, прихлынувшей к голове. Как только взгляд прояснился, перед глазами кружащейся в воздухе Абиты замелькали лица зевак, по-прежнему исполненные благоговения, сознания собственной правоты – правоты людей, вершащих богоугодное дело.

Тем временем капитан Мур, заковав Сару в кандалы, повел ее за собой. Мысли Абиты путались, боль, гнев и страх смерти туманили голову, но в эту минуту она с необычайной остротой почувствовала, что Сара предала ее, бросила, что все вокруг от нее отреклись.

«Самсон, где же ты?»

Веревка все глубже, больнее впивалась в лодыжки, кровь, распиравшая голову, стучала в висках в такт биению сердца, и Абита прокляла всех вокруг.

– Он придет! – закричала она. – Непременно придет! Дьявол придет за всеми, за каждым из вас!

Клок мрака в бескрайней тьме – тьме, ведомой только мертвым.

Шепот…

Еще шепот…

Еще… только слов никак не разобрать.

– Не слышу… и слушать тебя не желаю.

Шепот сделался четче, разборчивее, зазвучал, будто издали, однако настойчивей прежнего:

– Ты должен проснуться.

– Не стану я просыпаться… хватит с меня. Никогда больше не стану. Сгинь. Отвяжись.

– Отец, ты должен проснуться.

– Нет. Я мертв. Мертв, и мертвым останусь.

– Твою драгоценную Абиту схватили.

– Нет… нет, хватит. Хватит с меня.

– Абита погибнет. И все твои дети погибнут, если ты не соизволишь проснуться… немедля!

Имя… Как ни старался он выкинуть это имя из головы, оно жалило хуже ножа.

– Абита?

– Худо зверушке твоей, ох, как худо! Криком кричит, тебя зовет. Не слышишь разве? Прислушайся.

Подняв веки, клок мрака увидел перед собой пару искорок, огоньков, парящих во тьме, двинулся к ним, выглянул наружу сквозь пустые глазницы огромного черепа. Взгляду его открылась пещера, освещенная небольшим костерком, сплошь увешанные масками стены… Все это казалось очень, очень знакомым. Накрытый волной раскаяния, охваченный болью, мучительным чувством вины, он вздрогнул и подался назад, в темноту, в сладкие, нежные объятия пауков.

Но тут в поле зрения появилось кое-что новое: в глазницы маски заглянул опоссум… опоссум с лицом ребенка. Это создание он узнал тоже.

– Помнишь меня?

– Ты один из тех самых демонов, что…

– Я – Лес, один из твоих детей, – перебил его опоссум с детским лицом. – Ну, а ты кто? Как тебя звать?

– Я… я – Хобомок… Дьявол. Я – кровь и погибель. Я – горе и муки.

– Погляди-ка на стены. Чьи это головы, чьи?

– Сгинь! Оставь меня!

– Прекрати прятаться от правды! Гляди же!

– Нет, – прошептал Самсон, однако против собственной воли обвел взглядом маски на стенах, сразу приметив, сколь они разны и с виду, и по величине.

– Все они – наше племя, – пояснил Лес. – Дикий люд… твои дети. А эти трофеи из голов детей твоих, заложников собственных душ, смастерил Мамунаппехт. Теперь скажи, кто тут настоящий дьявол?

– Ты! Ты!!! Это ты отравил меня колдовством, извратил мою суть, вселил в меня демонов! Маска показала мне истину! Ты обманом толкнул меня на убийство, на истребление людских племен. Это ты со всем прочим диким людом – истинные дьяволы! Я сам видел!

Лес крепко, будто от невыносимой боли, зажмурился и медленно поднял веки.