Мы поднялись на третий этаж, и я поняла, что «прибраться», в понимании Александра, значит выкинуть практически все. Осталось лишь несколько стульев и старый пошарпанный стол, который, вероятно, раньше прятали в подвале дома.

— Так что случилось? — спросил огневик, взяв со стола кружку и передав ее мне. Наполовину полная. Фарфор оказался обжигающе горячим.

«Чай. Фруктовый», — поняла я по запаху, мимолетно замечая подожженную сигару в пепельнице.

Сев на свободный стул и сделав глоток, ощущая, как по горлу течет теплый напиток, сказала осипшим голосом:

— Я знаю, что ты собираешься сделать.

Розенталь взглянул на меня с легким удивлением.

— Да? И что же? — Стихийник все еще не воспринимал мои слова всерьез, но я даже не обратила на это внимания.

— В доме твоего отца хранятся запрещенные в Церенте вещи — предметы с Земли. Техника или еще что-то в таком роде, — выпалила на одном дыхании. — Я ведь права? Поэтому достаточно, чтобы об этом узнали, и все будет кончено?

Розенталь помрачнел, взгляд его стал острым, как лезвие ножа.

— Откуда ты это узнала?

Его настроение передалось и мне, нервное возбуждение, не позволявшее все это время усидеть на месте, улетучилось. И я рассказала о сегодняшнем вечере с куда большим спокойствием, чем сама ожидала.

Когда тот мужчина открыл мне дверь, я не предполагала, что узнаю так много. Мы разговорились, его жене становилось лучше, возможно, именно поэтому он был настроен гораздо миролюбивее, чем в тот вечер в баре. Врач заверил, что она вновь сможет говорить.

Мои слова, защищавшие Александра, звучали слишком самонадеянно. Я понимала это, но все равно продолжала объяснять ситуацию. Наверное, со стороны я смотрелась маленькой глупой девочкой, но, как бы то ни было, этот мужчина, Федор, будто поверил. Мне удалось до него достучаться.

Взирал недоверчиво, но все же не прогнал, даже когда я спросила, могу ли увидеться с его женой. Если бы он поинтересовался, зачем, я бы не знала, что ответить. Что это необходимо мне самой? Своеобразная проверка на прочность…

Жалкая и совсем не уважительная причина.

И лишь после шло желание убедиться, что женщина и правда идет на поправку.

Последовательность мыслей совсем меня не красила.

— Как тебя зовут? — спросил он вдруг.

— Ева, — выпалила я. — Ева Новак.

Возможно, неправильно было называть свое настоящее имя, но я нуждалась в его доверии, которое могла разрушить даже самая маленькая ложь. Кирстен рискнула зайти в дом вместе со мной, и я ощущала ее молчаливую поддержку.

— Хорошо. Моя жена сейчас рада любым гостям, — сказал хозяин, двигаясь в глубь жилища. — Она у меня не любит сидеть дома. Раньше всегда куда-то бежала. Непоседливая.

Федор улыбнулся, а в его словах чувствовалось пронизывающее тепло.

Знакомство вышло неловким. Женщина полулежала в кровати, высоко подняв подушку, и вязала. Несколько мотков серой пряжи покоилось на ее коленях, а спицы передвигались так быстро, издавая звонкий звук при столкновении, что тяжело было уследить. Она выглядела молодо, едва ли чуть больше тридцати пяти, а на ее шее сразу привлекала внимание плотная белая повязка, видимо, закрывающая рану.

Ее муж представил нас как знакомых человека, что оплатил лечение, не став упоминать о неприятной стычке. Глаза его жены сразу засветились благодарностью.

Даже не знаю, какой сильной надо быть, чтобы оставаться неунывающей в подобной ситуации. Никакого отпечатка горя на лице я не замечала — лишь надежду на светлое будущее.

Это заставило меня о многом задуматься. Сколько стойкости порой встречаешь в людях, у которых на это, казалось бы, нет никаких причин.

Александр говорил, что я могу стать символом. По крайне мере так считает сам король, а это уже многое значило. Остальное же зависело от меня самой. Я и раньше испытывала желание изменить положение попаданцев в Церенте, но в этот миг ощутила, как оно окрепло, запылало, стало чем-то большим, оформившись окончательно.

Не знаю почему, но, кажется, эта женщина поняла что-то без слов. Ее муж вышел, а она взяла блокнот и стала писать.

«Я видела тебя в газете».

Смутившись, я ответила не сразу:

— Да. Обо мне писали как-то давно.

Она помотала головой, вдруг наклонилась, взяла сложенный пополам выпуск и протянула мне, показав четыре пальца. Догадавшись, что это номер, я раскрыла желтую прессу, увидев разворот с фото той самой предварительной встречи по турниру в Центральной академии Атарсис.

Изображений оказалось много, но взгляд притянулся к моменту, запечатлевшему меня у артефакта. Неведомый фотограф поймал тот миг, когда я атаковала, — лицо выглядело неприглядно, жестко, яростно, немного пугающе, будто я как минимум собиралась разгромить всю арену, не оставив от нее и камня на камне. Не думала даже, что я так смотрюсь со стороны. Ниже обнаружилась подпись: «Возвращение студентки Третьего факультета. Похоже, о смене состава говорить рано».

Но не только этот снимок был напечатан — неподалеку красовалось изображение всей команды, я стою чуть сбоку, глядя в сторону, тогда как взор Розенталя обращен прямо на меня. Он выше, поэтому его внимание кажется очевидным.

«Надо же…» — Я немного растерялась.

Заметив мою реакцию, женщина улыбнулась.

«Я многое слышала, работая в особняке», — написала она, и даже ее слова на бумаге выглядели как-то заговорщицки. Но на этом веселая атмосфера изменилась, то, о чем я узнала после, заставило меня поспешно распрощаться с Кирстен и помчаться домой так, будто меня гнали черти.

В особняке Розенталей есть комната в подвале, что обшита специальным материалом, не дающим проникнуть наружу влиянию техногенных вещей. Они угнетают все магические частицы вокруг себя, помимо тех, что таятся в живых существах. В Церенте тяжело отыскать преступление тяжелее этого. В мире, где колдовство охраняется как зеница ока, от кары за подобное не спасет даже причастность к королевскому роду.

Александр глядел на меня напряженно и задумчиво. Он сидел напротив, пододвинув стул ко мне, положив локти на колени и сплетя руки в замок.

— Этой женщине стоило и дальше хранить это в тайне. Кирстен знает?

— Нет. Я ничего ей не рассказала, лист в блокноте вырвала и сожгла.

— Хорошо, — кивнул маг. — Надеюсь, та дама больше никому ничего не рассказывала. Потому что, если отец узнает, она не отделается потерей голоса.

Последнее прозвучало зловеще.

— Это ведь ты отправил к ней врача?

— Да.

— И ты знал о тайнике под особняком.

— Да, — чуть помедлив, подтвердил Розенталь.

— Но почему не воспользовался раньше?