Еще студентом будущий писатель влюбился в Чукотку и, отправившись туда по распределению после Московского геолого-разведочного института, успел захватить последнюю «романтическую» эпоху в истории отечественной геологии. Чукотка в частности и Север в целом оставались в это время если не белым, то «серым» пятном на карте, а методы исследований не слишком отличались от тех, которые полувеком раньше практиковали Нансен и Амундсен.

Собачьи упряжки, многодневные одиночные переходы на лыжах, охота, сплав по бурным чукотским рекам с названиями, словно заимствованными из научной фантастики, дружба с коренными северянами (у них Куваев перенял многие полезные в условиях крайнего севера навыки и привычки), перелеты на крохотных самолетах, рискованные посадки на лед, - с переездом на Чукотку главным в судьбе Куваева становится то, что сам он не без бравады определяет как «полярное суперменство». Любовные эскапады, мучительный выбор между геологией и литературой, скороспелая слава, альпинизм, трубка, неудачная попытка суицида и мгновенная смерть в сорок лет от инфаркта, -даже в таком сжатом изложении биография Куваева выглядит идеальным материалом для эффектного и захватывающего байопика.

При всей своей уникальности, Олег Куваев в то же время лучше других воплотил в себе и лучшие, и худшие черты своего поколения - самого свободного и вместе с тем самого обреченного поколения советских людей. Василий Авченко и Алексей Коровашко мастерски демонстрируют, как в его жизни индивидуальное перетекает в типическое, встраивая Куваева в ряд современников и сверстников. Нетривиальные по нынешним временам практики чтения и творчества («У геологов было правилом хорошего тона писать стихи»), отношение к пресловутой «романтике» (подчеркнуто скептическое и несерьезное), работа как форма религии, преувеличенная, едва ли не гротескная мужественность, фактически нормализованное пьянство, парадоксальным образом наложенное на интерес к спорту и стремление к физической выносливости, - всё это в интерпретации Авченко и Коровашко оказывается одновременно и персональными особенностями Олега Куваева, и приметами времени, его сформировавшего.

Шестидесятые - особенное время в истории мира в целом и нашей страны в частности. Отталкиваясь от биографии своего героя, Авченко с Коровашко в своей книге воссоздают эту эпоху во всех ее щемящих подробностях - от манеры заваривать чай в жестянке из-под консервов («чтобы припахивало железом») до обязательного портрета Хемингуэя в свитере на комоде, от борьбы с «вещизмом» (так тогда пренебрежительно именовали неумеренные потребительские аппетиты) до популярнейшего советского блокбастера «Три плюс два» (в нем авторы усматривают несколько комичную параллель с ранней повестью Олега Куваева «Берег принцессы Люськи»),

Отдельно интересно следить за тем, какую важную (и, в общем, не представимую сегодня) роль в эту эпоху играет литература. Писатель (и Куваев в этом смысле вполне репрезентативен) в шестидесятые - настоящая рок-звезда. Публикация очерка в районной газете заполярного поселка Певек оказывается важным событием и в жизни автора, и в жизни всего поселка, первая книга Куваева «Зажгите костры в океане», выпущенная Магаданским издательством тиражом 25 000 экземпляров, раскупается за считанные дни, а после рассказа, вышедшего в журнале «Вокруг света», молодой писатель становится селебрити всесоюзного масштаба.

Самые яркие тексты Куваева (как и самые важные страницы его биографии) связаны с Арктикой - именно поэтому в книге Авченко и Коровашко находится место пространному и волнующему описанию освоения Колымы и Чукотки в первой трети XX века. Судьбы первопроходцев - героические и по большей части трагичные, трест «Дальстрой» с его жесткими колонизаторскими порядками, темная туча Гулага, - всё это в хрущевскую эпоху сменяется своеобразным северным ренессансом. Магадан с его бесконечной удаленностью от центра (перелет с Колымы в Москву в середине пятидесятых годов занимает 48 часов в один конец) становится «окраинным оазисом, подходящим для внутренней эмиграции или бегства от себя». Идея романтического побега оказывается необыкновенно привлекательной: в Магадане собираются самые интересные люди страны, как из числа ссыльных, так и те, кто, подобно герою песни Владимира Высоцкого «Мой друг уехал в Магадан», выбирают Север добровольно. Словом, если вы многого не знаете о Крайнем Севере и его истории, книга Авченко и Коровашко -отличный способ заполнить лакуны.

Василий Авченко - журналист и прозаик из Владивостока, Алексей Коровашко - филолог из Нижнего Новгорода, и в стилистическом отношении их совместное детище лежит на стыке изысканного литературоведения и захватывающего журналистского очерка, сочетая достоинства обоих типов письма. Ироничный, пластичный, метафоричный и вместе с тем убористый и емкий язык - одно из главных достоинств «Повести о нерегламентированном человеке», поэтому если в процессе чтения вам захочется делать выписки и пометки на полях, не тревожьтесь - это нормально.

Биография писателя Олега Радзинского, автора замечательных (и сильно недооцененных) романов «Суринам» и «Агафонкин и время», распадается на несколько обособленных эпизодов - не то, чтобы совсем уж заурядных, но определенно не уникальных. В сумме же они, однако, дают эффект фантасмагории и даже некоторой художественной избыточности, плохо совместимой с расхожими представлениями о жизненности и правдоподобии.

Привилегированная и культурная московская семья (отец и бабушка -успешные «совписы», мама и отчим - работники телевидения), благополучное советское детство (с точностью до регулярных разборок со школьными хулиганами), мажорская юность, филфак МГУ, а потом, внезапно, -диссидентство, арест, Лефортовская тюрьма, суд, этап, лесоповал, ссылка, и закономерным многоточием в финале - эмиграция в США. Словом, по отдельности всё, вроде бы, более или менее типично для богемного москвича 1958 года рождения, детство которого пришлось на сердцевину брежневского застоя, а молодость и зрелость - на смутное время слома эпох. Целиком же -отличная заготовка для бодрого романа в авантюрном духе.

И тем не менее, «Случайные жизни» - не авантюрный роман, да и не роман вообще. В сущности, это обстоятельные воспоминания с экскурсами в прошлое семьи и неторопливыми размышлениями о том, «что же будет с родиной и с нами». Более того, воспоминания намеренно и рефлексивно интегрированные в русскую литературно-мемуарную традицию, берущую исток в «Былом и думах» Герцена или «Записках из мертвого дома» Достоевского. Детство, на две трети проведенное внутри книг филологическая юность и пожизненная инфицированность классической русской словесностью предопределяют и отношение героя-рассказчика к происходящему с ним, и его повествовательную манеру.

«Так увлеченно я писал роман о собственной героической жизни, причем не на бумаге, а в этой самой жизни» - эта мысль лейтмотивом звучит на протяжении всей книги. Во время предварительного заключения и психиатрического освидетельствования в страшном НИИ им. Сербского, на суде, во время допросов и встреч с самыми страшными уголовниками автор сохраняет на диво большую отстройку от реальности. Собственная биография видится ему словно бы извне, сквозь призму литературы, которая образует защитную прослойку между ним и внешним миром и позволяет заменить страх искренним любопытством: что же будет с героем дальше? А чем всё кончится? Ух ты! Возникающий на мгновение пафос мгновенно тушится обаятельной самоиронией, а авторский взгляд на протяжении всей книги остается острым и внимательным, но при этом на удивление доброжелательным и безмятежным.