* * *

Сестер Романовых и их мать никто не оберегал от того шока, который они испытали, впервые столкнувшись со страданиями раненых и воочию увидев, как могут изувечить человеческое тело бомбы, сабли и пули. Как и Анна Вырубова, с которой они вместе проходили обучение, их, не щадя, направляли на самые трудные и психологически напряженные участки работы. Они выхаживали людей, которые прибывали к ним «грязными, окровавленными и страдающими», как позже вспоминала Анна. «Обработав руки антисептическим раствором, мы приступали к работе, промывали, дезинфицировали и перевязывали искалеченные тела, искореженные лица, ослепленные глаза и прочие неописуемые увечья, причиненные этими цивилизованными способами ведения войны»[901]. Иногда наблюдать за перевязками разрешалось и младшим, Анастасии и Марии. А старшие дочери с 16 августа стали присутствовать на операциях. Поначалу их допускали только на общие операции, такие как операции по удалению аппендикса и грыжи, вскрытию нарывов. Но вскоре они наблюдали и за тем, как из разных частей тела вынимают пули. 8 сентября они присутствовали на трепанации черепа для удаления осколков. Пять дней спустя они впервые присутствовали на ампутации ноги[902]. После окончания курсов они начали ассистировать на операциях. Александра обычно подавала хирургические инструменты доктору Гедройц и уносила ампутированные конечности. Девушки подготавливали хирургические иглы и подавали ватные тампоны. 25 ноября они впервые стали свидетелями смерти раненого на операционном столе. Александра рассказывала Николаю, что их «дочурки» стоически переносили все испытания[903].

В дополнение к обязанностям сестер милосердия мать Ольги и Татьяны определила им важные общественные роли в организации обеспечения фронта. А они всегда страшились и никогда не испытывали никакого удовольствия от заседания во главе столичных комитетов среди чужих людей. 11 августа был издан императорский указ об учреждении Верховного Совета по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов. Его возглавила Александра, которая назначила Ольгу своим заместителем, ответственным за Особый Петроградский комитет, один из многочисленных вспомогательных комитетов, созданных по всей России для сбора средств на деятельность Верховного Совета[904]. Спустя месяц Татьяну назначили на аналогичную должность в Комитете Ее Императорского Высочества великой княжны Татьяны Николаевны по оказанию временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Сокращенно комитет назывался Татьянинским. Председатель комитета Алексей Нейдгардт очень серьезно относился к проблеме неуклонно растущего числа беженцев из западных губерний России, где гражданское население разных национальностей — поляки, евреи, литовцы, латыши и русины — оказалось в зоне военных действий.

Татьянинский комитет с момента образования осуществлял свою деятельность весьма успешно, во многом благодаря высокому общественному статусу Татьяны как императорской дочери и ее активному участию в создании приютов и столовых для беженцев, родильных домов, приютов для детей‑сирот. Однако утомительная бюрократия дневных заседаний комитета по средам в Петрограде — это было совсем другое дело. Кроме того, Татьяна считала Нейдгардта напыщенным занудой. Она не любила всяческие формальности. Один из членов комитета вспоминал: «Как‑то раз я обратился к ней на заседании: «С позволения Вашего Высочества…» Татьяна была явно смущена, она посмотрела на меня с удивлением и, когда я снова сел рядом с ней, ткнула меня локтем под столом и прошептала: «Вы что, с ума сошли — так со мной разговаривать?»[905] Они с Ольгой обе ненавидели подобные церемонии. «Только у себя, в своем лазарете, мы чувствуем себя хорошо и уютно», — признавалась Ольга одному из своих пациентов[906]. Тем не менее обе княжны продолжали исправно, добросовестно и безропотно выполнять свои общественные обязанности. Татьяне часто приходилось заниматься нудной бумажной работой, связанной с делами комитета, после долгого рабочего дня в больнице. Александра помогала ей в этом. С каждым новым днем войны проблема социального обеспечения беженцев становилась все острее. Бюджет комитета был огромен, он увеличился до нескольких миллионов рублей. Поэтому частных пожертвований становилось уже недостаточно, и для его поддержания необходимы были крупные перечисления из государственного бюджета[907].

Главный штаб русской армии располагался на железнодорожной развязке возле Барановичей (территория сегодняшней Белоруссии), и так как Николай бомльшую часть времени находился там, в Ставке, Александра регулярно посылала ему письма, рассказывая об успехах их дочерей. 20 сентября она написала ему: «Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научаются приносить пользу»[908]. Они, казалось, быстро учились соответствовать новым условиям и требованиям и, как заметил Пьер Жильяр, «со своей обычной естественной простотой и хорошим настроением… с легкостью приноравливались ко все более аскетичной жизни при дворе». Жильяра особенно поразило, что они так вдумчиво и серьезно относятся к своей работе, совершенно не возражают против того, что приходится прятать свои прекрасные волосы под платком сестры милосердия, носить форму бомльшую часть времени. Для них это никогда не было игрой, что порой Жильяр примечал в других светских дамах, — они были истинными сестрами милосердия[909]. Светлана Офросимова, которая на добровольных началах жила и работала в Царском Селе несколько лет, также заметила это: «Меня поразила произошедшая в них перемена. Больше всего я была тронута глубоким выражением сосредоточенности на их побледневших и похудевших лицах. Даже взгляд их глаз стал совсем другим»[910]. Это подтверждала и Мария Распутина: «У меня создалось впечатление, что они выросли, стали серьезней, к ним пришло осознание важности обязанностей императорской семьи, они стремились выполнять свой долг в полной мере»[911]. То же самое можно было в полной мере сказать и о младших сестрах. Хотя большую часть дня они были по‑прежнему заняты уроками, им необходимо было, учитывая, что старшие сестры теперь подолгу отсутствовали дома, а отец почти все время был далеко, подстраиваться под эти новые условия и брать на себя непростые обязанности ухаживать за братом и матерью во время приступов их болезней, которые становились все чаще[912].