Я вел бой с Як-9, который пилотировал один из гвардейцев, хороший пилот и совершенно безумный. Раз за разом он пытался зайти мне в хвост, но каждый раз, когда он был готов открыть огонь, я уходил в сторону, и очередь пролетала мимо. Затем он сделал петлю, и мы пошли навстречу друг другу, но оба промазали. Мы проделали это дважды. Наконец я резко бросил самолет вниз с отрицательным ускорением, уходя с его прицела, дал максимальные обороты и пошел вверх. Я атаковал его снизу и поджег. В результате у меня на плечах остались синяки от привязных ремней, которые удержали меня на месте. После это я начал немного ослаблять ремни.

Русский пилот выпрыгнул с парашютом и был захвачен в плен. Я встретился и поговорил с ним. Это был вполне дружелюбный парень в звании капитана. Мы накормили его и даже позволили ходить по аэродрому после того, как он дал слово не пытаться убежать. Он был очень счастлив, что остался в живых, но в то же время совершенно сбит с толку. Его начальники постоянно повторяли, что мы немедленно расстреливаем пленных летчиков. Я думаю, что после возвращения домой он рассказал своим соотечественникам правду о нас, а не ту пропаганду, которая потоком хлестала во время войны и после нее. Хотя надо признать, что некоторые ужасные вещи действительно имели место.

Однажды я атаковал звено из 4 Ил-2 и обстрелял один, затем второй. Я добился попаданий во все самолеты, но гарантированная победа была только одна. Все четверо попытались виражом уйти от меня на малой высоте, и все четверо дружно врезались в землю, не сумев справиться с управлением, так как бомбовая нагрузка резко снижала маневренность. Это были мои самые легкие четыре победы. Однако я помню долину, в которой советские пехота, танки и казаки атаковали окруженную немецкую часть. На земле лежали более 20 000 трупов, и это зрелище – даже с большой высоты – было поистине страшным впечатлением. Он запомнилось мне на всю жизнь, даже сегодня я закрываю глаза, но эта картина всплывает передо мной. Я помню, что плакал, пролетая над этим местом. Я просто не верил собственным глазам.

Еще одним запомнившимся боем была дуэль с Як-7. Этот пилот был лучшим из всех, с кем я встречался, хотя и не принадлежал к гвардейской части. Во всяком случае гвардейского значка я не видел. В качестве ведомого со мной летел Юнгер. Я предупредил его, и мы вошли в пике, чтобы оторваться. Русский последовал за нами и открыл огонь.

Я всегда считал, что пилот, стреляющий с большого расстояния, – новичок. Но этот парень знал свое дело и подбил Юнгера. Он остался цел, и так как мы были всего в 10 минутах лета от аэродрома, я приказал ему возвращаться. Як был один, и я намеревался поймать его. Юнгер отвалил в сторону, а я заложил крутой правый вираж, чтобы догнать Як. Я знал, что теперь Юнгер в безопасности. Як пошел вверх, я понял, что он старается набрать высоту, выполнить переворот, атаковать меня, дать очередь и уйти пикированием. Это была нормальная тактика. Но я надавил на левую педаль и рванул ручку на себя, последовав за ним вверх.

Як имел хорошую скороподъемность, однако у Ме-109G она была лучше. Я включил систему впрыска закиси азота. Теперь русский мог пикировать и крутить виражи, как хотел, но на вертикали мой истребитель обходил его. В руках хорошего пилота «Густав» был исключительно опасной машиной. Русский пилот не был глупцом, он догадался, что я делаю, сделал вираж, а потом обратный иммельман. Он захватил меня врасплох и оказался у меня на хвосте. Русский уже набрал достаточную скорость, поэтому я выпустил закрылки и сбросил обороты, чуть дернув нос истребителя вверх.

У русского был выбор: проскочить снизу или сверху. Он не сделали ни того, ни другого, а поступил точно так же, как я, то есть выпустил закрылки и снизил скорость, оставаясь позади меня. Мы оба едва держались в воздухе. Но тут я дал полный газ, убрал закрылки, заложил левый вираж, потом бочку. Так как он повторил все это, то в результате едва не сорвался в штопор. Русский начал терять высоту, я воспользовался этим, проскочил сверху и дал короткую очередь, от которой его мотор задымился. Затем фонарь открылся, пилот вывалился наружу и вскоре раскрыл парашют. Я покачал крыльями на прощание и полетел назад. Свидетелей боя не было, поэтому победу не засчитали, однако это меня не волновало. За шесть минут боя я постарел на целый год. Вообще-то, это я должен был болтаться на парашюте.

Меня могли убить много раз и даже должны были убить. То же самое можно сказать про всех нас. Посмотрите на Крупи, Макки и остальных. Однако я не желал думать о бесполезной смерти, хотя любая смерть, даже на войне, не есть хорошо. При этом я всегда старался вдолбить пилотам, которых обучал, простую мысль: никогда, никогда не возвращайся назад без ведомого. За время войны у меня были сбиты два ведомых, хотя оба остались живы и продолжили летать. Я был живым доказательством того, что неопытный ведомый – это самый страшный враг самому себе. Ведь именно так я потерял истребитель во время моего первого боевого вылета.

Мне становилось нехорошо каждый раз, когда я терял кого-либо из друзей. Один случай был особенно тяжелым, когда погиб молодой летчик, которого я лично готовил, и который много раз летал со мной ведомым. Ханс-Иоахим Биркнер уже сам одержал много побед перед тем, как погибнуть. Летая в составе JG-52, он сбил 117 самолетов и был награжден Рыцарским крестом, совершив всего 284 вылета – наилучшее соотношение за всю войну. В качестве моего ведомого он совершил много вылетов в 9-й эскадрилье, которую потом принял в качестве командира. Он погиб при посадке, когда его самолет разбился после отказа мотора недалеко от Кракова.

Если не считать эффектного приземления Крупински в день моего прибытия в JG-52, произошел еще один комичный эпизод.

Моим ведомым во многих вылетах был Карл Юнгер, который сначала оспаривал мои победы. Он пошел на посадку, так как у него кончилось топливо, но на пути самолета оказался польский крестьянин на телеге с лошадью. Юнгер врезался в него, убив лошадь и разнеся телегу, однако при этом истребитель тоже превратился в кучу исковерканных обломков. Мы увидели это и уже начали думать о похоронах, как внезапно обломки зашевелились, и Юнгер вылез наружу без единой царапины. Даже его летные очки не пострадали. Он был готов снова лететь. Невероятно!

А затем появились «мустанги», которых мы ждали и опасались. Мы знали, что этот самолет гораздо лучше наших – новее, быстрее, с огромным радиусом действия. Мы знали, что он имеет мотор жидкостного охлаждения, который может создать проблемы, если пробит радиатор. Он был вооружен шестью 12,7-мм пулеметами, мощными и опасными. «Мустанги» с баз во Франции, Англии, Бельгии и Италии летали над всей Европой.

Когда я прибыл в Румынию, мы прикрывали нефтяные вышки Плоешти, и Вилли Батц сразу сделал меня командиром эскадрильи. Мы всегда состязались с Баркгорном, так как мы трое были лучшими асами после того, как Ралль отправился на запад, и я всегда побеждал. Это происходило потому, что Батц был штабным офицером и его обязанности постоянно держали его на земле, а Герд был ранен несколько раз и временно прекращал летать. Затем Герд отправился на запад и пересел на FW-190, а потом на реактивные самолеты, поэтому я летал больше него. Я привык поднимать пальцы после удачного вылета, чтобы показать свои победы и немного позлить его.