На следующее утро после возвращения Ясуко из госпиталя домой Юити, едва встав на ноги, услышал из уст Киё извинения. Когда она прибиралась в доме, упало и разбилось настенное зеркало, перед которым он имел обыкновение завязывать галстук. Это маленькое неожиданное происшествие заставило его улыбнуться. Возможно, это был знак — знак того, что он, красивый юноша, освободился от чарующей силы волшебного зеркала. Он вспомнил, как прошлым летом впервые сблизился с таинством зеркала, когда Сюнсукэ заливал его уши хвалебным ядом в гостинице городка К. напротив миниатюрного, покрытого черным лаком трюмо. До этого случая Юити следовал обычным мужским привычкам, воспрещающим любоваться собой. И вот сегодня утром это зеркало разбилось. Возымеет ли силу этот прежний запрет?

Однажды вечером в особняке Джеки устраивалась прощальная вечеринка по поводу возвращения на родину некоего иностранца. Юити тоже передали приглашение. Его присутствие на пирушке в этот вечер было для хозяина очень важным. Если Юити появится, то в глазах многочисленных гостей будет спасено честолюбие Джеки. Прознав о подоплеке, Юити заколебался, но в конце концов решил принять приглашение.

Все было то же самое, что и на последней гей-вечеринке на Рождество. Все ангажированные молодые люди ожидали в «Рудоне». Они вырядились в рубахи «алоха», которые и на самом деле были весьма им к лицу. Среди мальчиков, как и год назад, вращался Эйтян — Оазис Кимитян. Что же до иностранцев, то здесь произошла значительная ротация кадров, придавшая собранию свежесть и очарование. Обнаружились новенькие личности. Там был молодой человек по имени Кэнтян; другого звали Каттян. Первый был сыном владельца большого магазина в Асакусе[87]по продаже угрей. Отец второго был управляющим филиала одного известного банка с респектабельной репутацией.

Всем скопом они сетовали то на дождь, то на духоту; прихлебывая прохладительные напитки, болтали всякий вздор в ожидании, когда за ними приедет автомобиль этих иностранцев. Кимитян рассказывал забавную историю. Один бывший владелец крупного фруктового магазина на Синдзюку[88]проживал после войны во временном бараке, и когда он задумал построить вместо него двухэтажный особняк, то принял участие в церемонии закладки нового здания в качестве директора некой фирмы. С важным, самодовольным видом он пожертвовал богам священное дерево[89]; впоследствии этот ритуал стал обязательным для всех молодых красивых мужчин. Присутствующие не знали, что эта прелюбопытная церемония являлась тайным публичным бракосочетанием. Двое мужчин, давние любовники, один из которых был тот самый директор, добившийся развода с женой всего месяц назад, после церемонии закладки нового здания начинали совместную супружескую жизнь.

Молодые люди в разноцветных рубахах «алоха» с оголенными по локоть руками оккупировали свои привычные места, расположившись на стульях вальяжно, всякий на свой лад. Их затылки были чисто выбриты, их волосы источали аромат духов, их ботинки сияли как новенькие. Один из них уложил локоть поперек стойки бара, мурлыкал себе под нос новомодный джазовый мотивчик, бросая игральные кости из обтрепанной по швам кожаной чашечки; с притворной скукой он забавлялся двумя-тремя черными кубиками с высеченными красными и зелеными точечками.

Будущее этих молодых людей заслуживает пристального внимания! Только ограниченная популяция мальчиков, входящих в этот мир, преследуемых одиночными импульсами или захваченных невинными соблазнами, однажды вытянет свой счастливый жребий, который принесет им возможность обучения за рубежом, что было бы недостижимо при нормальном течении жизни; оставшееся большинство мальчиков, вероятно, вынет жребий безобразной скоропостижной старости как возмездие за свои промотанные юношеские годы. Пристрастие к бесконечным кутежам, стремление к непрестанному возбуждению уже оставляет следы невидимого распада на их молоденьких личиках. В семнадцать лет — первый глоток джина, затем сигареты из рук иностранцев, затем не ведающая страха распущенность под маской невинности — эта распущенность никогда не принесет плодов раскаяния, она навязывается взрослыми с их секретными расходами и карманными деньгами, которые потворствуют страсти к потреблению и пробуждению инстинктов как элементов телесного орнамента… Притом что в их выставленной напоказ деградации, в какой бы форме она ни предстала, все происходит без малейшей утайки. Они молоды, они самодовольны, им не выскочить из непорочности своего юношеского тела, поскольку молодости неведомо ощущение полноты бытия и она не может обрести чувство утраты чего бы то ни было, хотя обретение полноты бытия через утраченную невинность это дело обыкновенное.

— Эй, чокнутый Кимитян! — крикнул Каттян.

— Псих Каттян, — фыркнул Кимитян.

— Ростовщик Эйтян, — обратился Кэнтян.

— Болван, — сказал Эйтян.

Это было похоже на примитивную площадную перебранку, как в кукольном балаганчике.

Стояла нестерпимая духота. Вентилятор перегонял воздух, будто тепловатую жижицу. Для всех сегодняшняя загородная поездка на вечеринку была обременительной, однако когда за ними приехали автомобили с иностранцами — два седана с фордеком, у всех поднялось настроение. И тогда только они смогли всласть наговориться под потоком ночного — в предчувствии дождя — ветра на протяжении всей двухчасовой поездки до Ооисо.

— Ютян! Как я рад, что ты приехал!

Джеки бросился к Юити с дружескими сердечными объятиями.

Хозяин в гавайской рубахе, разрисованной морем, парусниками, акулами и пальмами, обладал проницательностью более острой, чем у женщины, и когда провел Юити в холл, где гулял бриз с моря, тотчас склонился над ухом юноши:

— Ютян, что-то случилось?

— Моя жена родила.

— Твоя?

— Да, моя.

— Чудесно!

Джеки засмеялся от всей души. Они чокнулись бокалами и выпили за новорожденную дочь Юити. Однако в этом звоне стекла было нечто такое, что заставило их почувствовать дистанцию между двумя мирами, в которых они существовали. Джеки по-прежнему занимал комнату с зеркалами — в этих апартаментах перебывали всякие мужчины. Вероятно, он будет жить там до самой своей смерти. Если, например, у него родится ребенок, то наверняка его поселят отдельно от отца, по другую сторону зеркальной стены. Для него всевозможные случаи из жизни человека были лишены важности…

Оркестр наигрывал популярную песенку. Мужчины танцевали, обливались потом. Юити выглянул в окно и пришел в изумление. Лужайка в саду поросла там и сям кустарниками и сорняками. Под каждым кустарником вырисовывались тени обнимающихся мужчин. Во мраке вспыхивали точечками сигаретные огоньки. Изредка чиркали спичками, и тогда вдалеке виднелись отчетливо длинноносые профили иностранцев.