Прагматическое значение исследования специфических характерных аспектов теологии Томаса состоит прежде всего в возможности осветить закулисные маневры его психологических опытов. Многие из уже обсужденных приемов являются использованием религиозных стимулов, которые, по его предположению, еще действуют в его «общине». О протестантском учении о предназначении напоминает техника «fait accompli»; об апокалиптическом настроении некоторых сект напоминает трюк «последнего часа»; догматическая дихотомия между «теми злыми силами» и «силой Бога» — о христианском дуализме; возвышение униженного народа — о Нагорной проповеди и т. д. Без такой ассоциативной базы и существенного авторитарного веса, который она с собой привносит, весь его пропагандистский аппарат не был бы таким действенным. Подробное рассмотрение религиозных элементов пропаганды Томаса кажется поэтому целесообразным.

Христианские мотивы, заимствованные фашистской пропагандой, большей частью превращаются в свою противоположность. Именно этот процесс интересует нас здесь прежде всего. Мы хотим раскрыть противоречие между религиозными стимулами, применяемыми Томасом, и его окончательными целями. Что они антирелигиозны, мы это покажем. Томас — хитрый психолог масс, хорошо их понимающий, он точно знает, почему он использует язык Библии: он рассчитывает на благочестивые чувства своих слушателей. Если бы он дал возможность группам, к которым апеллирует, разглядеть однозначное противоречие в отношении выдвинутых христианских идеалов, то религиозные чувства, вероятно, выразились бы в противоположном смысле, чем это имело место в Германии, когда нацисты раскрыли свои карты.

К этому можно добавить и другое положение. Использование религии для фашистских целей и превращение ее в инструмент пропаганды гонения — это ни в коем случае не единственный в своем роде феномен, хотя религия у Томаса выполняет функцию главной притягательной силы и товарного знака. Многочисленные черты современного общества указывают на возникновение нечто вроде тоталитарного режима, и едва ли можно сомневаться, что любой оттенок профашистского мышления, будь то религиозной или атеистической, националистической или пацифистской природы, является ли он теорией элиты или идеологией народа, был бы проглочен тоталитарным течением, которое мало озабочено внутренними противоречиями. Фашистская рациональность стремится к созданию всемогущей властной системы, а не к обоснованию философии. Значение догматического содержания религиозного медиума нельзя поэтому переоценить. Однако показательно изучение превращения такого конкретного медиума, совершенно далекого с виду от фашистской доктрины в средство для тоталитарных целей. Не внедряясь во всевозможные дивергентные формы жизни, фашизм ничего бы не достиг. В Германии он таким путем проверил свое влияние в молодежных организациях, среди пожилых домовладельцев, неплатежеспособных крестьян и в промышленных крупных компаниях, среди безработных, готовых идти на авантюры, среди армейских офицеров и педантичных государственных служащих. Чтобы полностью понять магнетическую силу тоталитаризма, необходима ясность в отношении всех этих аспектов в их собственной конкретной форме.

Религия как средство для достижения в пропаганде Томаса требует к себе внимания еще и по следующей причине. По нашему убеждению, специфический феномен современного антисемитизма имеет более глубокие корни в христианстве, чем это кажется. Хотя типичный антисемит наших дней — весьма рациональный, безжалостный и циничный, одержимый мышлением чиновника фашист, конечно, верит в Христа так же мало, как и во что-нибудь другое, кроме власти. Но также ясно, что антисемитские идеи, которые повсюду образуют острие нападения фашизма, не могли бы проявлять свою огромную силу притяжения, если бы у них не было сильных корней не только вовне, но и внутри христианской цивилизации. Убийцы Иисуса, фарисеи, менялы денег в Храме, еврей, пренебрегший своим спасением, так как он отрекается от Господа и отказывается от крещения, — их роль, которую они играют в представлении народа, едва ли может быть преувеличена. В другом исследовании мы постараемся изложить настоящие теологические причины антисемитизма и их место в обществе и в истории[102]; здесь мы попытаемся показать их в «действии». Критический анализ теологических уверток Томаса может выявить собственные, хотя и частично неосознанные исторические следы воспоминаний, которые возрождает к жизни антисемитский подстрекатель. Им и очевидной пропаганде необходимо противопоставить действенные меры. Перевоспитание должно внедрить в сознание унаследованные церковью и через церковь картины, показывающие антисемитизм. Лишь осознание и разоблачение его в состоянии уничтожить вошедшие в кровь предрассудки и их психологические механизмы, которым она обязана своей упорной живучестью.

Лишенный любого специфического теологического содержания религиозный медиум пронизывает всю психологическую атмосферу речей Томаса и, по-видимому, с точки зрения пропаганды является более эффективным, чем любой другой способ. Смесь чувствительной елейной сентиментальности и лицемерного благородства придает каждому его предложению собственную ауру. Простой атрибут позы проповедника может быть елейным, и сам Гитлер, который в последнее время весьма редко упоминал о религии и то общими фразами, выработал похожий елейный язык — способ говорения. Ореол «святого», лишенный всякого специфического религиозного содержания, заимствуется от произвольно выбранных понятий, обычно вызывающих оживление, как, например, понятие о «предках» или «конец движения». Следствием является общее сентиментальничанье. Перед лицом такой сентиментальности, ее бесстыдного ханжества и лживости интеллектуалам становится трудно понять успех фашиствующего демагога. Можно было бы подумать, так звучит аргумент, что простой народ с его чувством правды должен был бы почувствовать отвращение к интонации волка в овечьей шкуре. То, что это предположение, однако, ошибочно поймет тот, кто знаком с народным искусством. Среди народных певцов и артистов особенно проявляется ярко выраженная тенденция к преувеличенной сентиментальности, к «фальшивым нотам», отчасти вызванная любовью масс к «густо нанесенным краскам», что требует преувеличения. Но скрытой причиной является стремление народа к видимости, и это ожидание заставляет артиста в первую очередь казаться человеком, который может ловко притворяться, переодеваться и «влезать в шкуру другого». Народ предпочитает представлению истинного — «театр». Настоящее наслаждение дают ему, наверное, фальшивые ноты, так как они рассматриваются как признаки «представления», как имитация модели и не важно, известна она или нет. Этому дает объяснение комплекс «подавленный мимесис»[103].

Особенно ясна техника «фальшивых нот» в записи речей Томаса на пленку. Но эта техника становится ясной также и из записанных текстов. Типичны пассажи в жаргоне проповеди капуцинов: «Когда я смотрю на нашу великую нацию, чем она была когда-то и чем она является сейчас и будет в будущем, на изменения, которые она претерпела, если я сравниваю ее прошедшее с настоящим, и если я потом сравниваю наших женщин, семью и церковь, то я не прекращаю плакать, так как я думаю о том, чем было мое отечество и чем оно могло бы стать».