– И вы ждали двенадцать лет, – сказала Кейт. – Вы вообще собирались ему рассказывать?

– Не уверен. Уж точно я не собирался обременять себя сыном-подростком, а его – отцом. Я для него ничего не сделал, не растил, не воспитывал. И что: объявиться вот так, вдруг, словно намереваясь понаблюдать и подумать, стоит ли признавать такого сына? Это низко.

– А разве не это, в сущности, вы и проделали? – спросил Дэлглиш.

– Признаюсь, виноват. Мне стало любопытно; а может, все дело в генах. Может, это они меня настойчиво подстрекали. Отцовство, в конце концов, – наш единственный шанс на бессмертие, пусть и за чужой счет. Я осторожно навел справки, конечно, не от своего имени, и узнал, что после окончания университета он уезжал на два года за границу, потом вернулся и заявил о намерении стать священником. И так как теологию не изучал, ему пришлось взять трехгодичный курс. Шесть лет назад я приехал сюда в качестве гостя всего на неделю. А позже узнал, что есть вакансия для преподавателя древнегреческого на неполный рабочий день, и прислал резюме.

– Вы же понимаете, что колледж Святого Ансельма почти точно закроют. Смерть Рональда Тривза и убийство архидьякона Крэмптона лишь приблизили этот шаг. Вы вообще осознаете, что у вас есть мотив для убийства Крэмптона? И у вас, и у Рафаэля. Ваше бракосочетание произошло после того, как в 1976 году вступил в силу закон о легитимации, который узаконил вашего сына. Согласно статье второй данного закона, если родители незаконнорожденного ребенка вступают в брак и отец постоянно проживает на территории Англии или Уэльса, этот человек признается законнорожденным с даты заключения брака. Я проверил точную формулировку завещания мисс Агнес Арбетнот. Если колледж закрывают, все изначально переданное имущество следует разделить между потомками ее отца, не важно, по мужской или женской линии, при условии, что они являются действующими членами англиканской церкви и узаконены английским правом. Рафаэль Арбетнот – единственный наследник. И вы хотите мне сказать, что не знали об этом?

Впервые показалось, что с Грегори слетает маска ироничной беспристрастности, за которой он так тщательно следил.

– Не знает мальчик, – безапелляционно заявил он. – Я понимаю, теперь у вас есть подходящий мотив, чтобы сделать меня главным подозреваемым. Но даже ваше мастерство не поможет изобрести мотив для Рафаэля.

Помимо корысти, существовали и другие мотивы, но Дэлглиш об этом упоминать не стал.

– Что он не знает про наследство, нам известно только с ваших слов, – сказала Кейт.

Грегори встал и теперь возвышался над Кейт.

– Тогда пошлите за ним, я ему все скажу. Здесь и сейчас.

– Вы поступаете мудро или проявляете любезность? – вклинился Дэлглиш.

– А мне, черт возьми, все равно! Но я не позволю обвинить Рафаэля в убийстве. Пошлите за ним, и я все ему сам расскажу. Но сначала приму душ. Не собираюсь признаваться в отцовстве, воняя потом.

Он исчез в основной части здания, и они услышали звуки шагов по лестнице.

– Сходи к Нобби Кларку, – произнес Дэлглиш, – и скажи, что нам понадобится сумка для вещдоков. Мне нужен этот тренировочный костюм. А Рафаэля попроси подойти сюда через пять минут.

– Сэр, это действительно необходимо? – не удержалась Кейт.

– Да, необходимо. Для него самого. Грегори абсолютно прав: единственный способ убедить нас в том, что Рафаэль Арбетнот находился в неведении, – поприсутствовать здесь, когда ему расскажут про отца.

Вскоре Кейт уже вернулась с сумкой. Грегори еще мылся.

– Я нашла Рафаэля, – сказала Кейт. – Он будет через пять минут.

Они ждали молча. Дэлглиш обвел взглядом эту рационально обустроенную комнату и через открытую дверь разглядел кабинет: компьютер на столе, развернутый монитором к стенке, несколько серых шкафов для документов, книжные полки с переплетенными в кожу и педантично выстроенными в ряд томами. Ничего ненужного, никаких украшательств и показухи. Это была святая святых человека с сугубо интеллектуальными интересами, который любит жить в комфорте, в порядке. Усмехнувшись про себя, Дэлглиш подумал, что скоро здесь все будет вверх дном.

Они услышали, как отворилась входная дверь и через комнату в пристройку прошел Рафаэль. Через пару секунд за ним вошел и Грегори, теперь облаченный в брюки и темно-синюю свежевыглаженную рубашку, но еще со взъерошенными волосами.

– Наверное, лучше нам всем присесть, – сказал он.

Так они и поступили. Рафаэль, явно озадаченный, переводил взгляд с Грегори на Дэлглиша, но ничего не говорил.

– Я должен тебе кое-что рассказать, – сказал Грегори, посмотрев на сына. – Не я выбрал время, но полиция заинтересовалась моими личными проблемами сильнее, чем я ожидал. Так что не обессудь. 27 апреля 1988 года я женился на твоей матери. Ты можешь посчитать, что эта церемония должна была произойти двадцатью шестью годами ранее, как и полагается. Да, тут как ни старайся, а все равно прозвучит напыщенно. Рафаэль, я твой отец.

Рафаэль впился глазами в Грегори:

– Не верю. Это неправда.

Так стандартно и реагируют люди на шокирующие и неприятные известия.

– Не верю, – повторил он, на этот раз уже громче, но на лице было написано совсем другое.

Краска волной отлила от его лба, щек и шеи – настолько резко, что, казалось, нормальный кровоток повернул вспять. Молодой человек вскочил и застыл, переводя взгляд с Дэлглиша на Кейт, словно отчаянно искал опровержения. Даже мышцы лица будто мгновенно провисли и отчетливей проявились зарождающиеся морщинки. На секунду Дэлглиш впервые увидел черты, схожие с чертами его отца. У него не хватило времени осознать, какие именно, как они тут же исчезли.

– Какая банальщина, Рафаэль, – сказал Грегори. – Я уверен, мы можем сыграть эту сцену, не обращаясь за помощью к миссис Генри Вуд. Викторианская мелодрама мне никогда не нравилась. Разве я стал бы об этом шутить? У коммандера Дэлглиша есть копия свидетельства о браке.

– Но это не означает, что ты мой отец.

– Твоя мать за всю свою жизнь занималась сексом только с одним мужчиной. Со мной. И я признал в письме свою ответственность. Ей зачем-то понадобилось это небольшое подтверждение моей неосмотрительности. После свадьбы она отдала мне наши письма. Ну и, конечно, существует анализ ДНК. Хотя он вряд ли что-то опровергнет. Мне жаль, что тебе так неприятна эта новость.

Голос Рафаэля был холоден до неузнаваемости.

– И что произошло? Обычная история, как я понимаю. Ты с ней переспал, заделал ей ребенка, решил, что тебя не интересуют ни брак, ни отцовство, и самоустранился?

– Не совсем так. Никто из нас не хотел заводить ребенка, а пожениться мы не могли. Я был взрослым человеком, на мне и больше вины. Твоей матери было только восемнадцать. Разве твоя религия не основывается на идее всепрощения? Так почему бы ее не простить? Тебе было лучше с этими священниками, чем было бы с любым из нас.