– Я понимаю, – пробормотала Робин. – Извини.

– Как оно тебе? Ты занималась любовью с убийцей.

Она осторожно потерла ноги. В горле словно застрял комок, мешающий говорить, но все-таки она выдавила:

– Это похоже на несчастный случай.

– Допустим, это был несчастный случай. Он оказался слишком тяжелым для этого поручня. Но приковали-то его туда мы, понимаешь? Он оказался там из-за нас. Все твердят, что это был несчастный случай, но факт остается фактом: с ним расправились мы. Он был троллем, и мы пришибли его. Большинство ребят обрадовалось, что он упал! Таня – та точно была на седьмом небе от счастья. Она всегда жаждала их крови, с того времени, как мы придумали этот прикол с Огромным Козлом Графом. А в последнее время зверела все больше.

– Таня – это та самая девушка в автомобиле? – спросила Робин.

– Да. Она очень сильно пострадала однажды от троллей, понимаешь? Так что я не могу ее винить. Они изнасиловали ее и проделали еще множество мерзостей. Нетрудно понять, как она их ненавидит. Я тоже мстил им за то, что они с ней сделали. До этого случая она была… такая… невинная, веселая, беззаботная… Она мухи не могла обидеть.

– Ты любил ее, да? – спросила Робин.

Он замялся. Положив руки ей на бедра, он посмотрел ей прямо в глаза:

– Я любил Таню. Пока она не попала в лапы к троллям. Они убили в ней именно ту частичку, которую я любил.

– Мне очень жаль, – прошептала Робин.

– А теперь она исполнена ненависти. Все, что ее волнует, – это тролли. – Он покачал головой. – Мы отомстили за нее. Она ликовала, но продолжала и продолжает хотеть большего. Ее аппетиты растут и растут. Теперь, после того, как мы убили одного из них… Я даже думать боюсь, что будет со следующим троллем, который им попадется. Но я, по крайней мере, в эти игры не играю. Единственное, о чем я жалею – что не бросил все раньше. Пока не дошло до убийства. Я не остановился вовремя. И теперь я убийца. – Его ладони скользнули вверх и нежно обхватили лицо Робин. – И теперь я вынужден жить с этим, – продолжал он. – Наверное, я правильно сделал, что рассказал тебе обо всем. Лучше потерять тебя прямо сейчас, чем позже.

– Ты не потерял меня, – сказала она.

– Ты что, не понимаешь, что я говорю? Я…

– Однажды я тоже убила человека.

– Нет. – Пальцы Нейта сдавили ее лицо.

– Да. По крайней мере думаю, что убила. Каждый раз я пытаюсь убедить себя, что он выжил. Каждый день пытаюсь. Все равно не верю. Нож был большущий, а я воткнула его прямо ему в середину груди. Может, конечно, он и не умер. Но я думаю, что умер.

Тяжело вздохнув, Нейт притянул ее к себе. Робин привстала и забралась к нему на колени. Он обнял ее и крепко прижал к груди.

– О Господи, – бормотал он ей в ухо. – Робин, Робин…

– Он напал на меня, – сказала она. И срывающимся голосом добавила: – Но это не оправдание.

– О… Боже, мне очень жаль. Мне очень жаль…

– Мы с тобой подходящая парочка для преисподней, да?

Внезапно она почувствовала, как его тело затряслось. Он плакал. Не выпуская ее из своих крепких объятий, он всхлипывал и содрогался всем телом.

Робин тоже заплакала.

Так, наслаждаясь теплом бурлящей воды, они сидели и плакали вместе.

В одиннадцать часов мать Джереми отложила книгу и включила новости.

– Пойду-ка я лягу, – сказал Джереми.

Мать явно удивилась:

– А как же «Субботним вечером в прямом эфире»[27]?

– Да ну его, – сказал он. – Летом идут одни дурацкие повторы. И вообще, если честно, что-то я совсем никакой.

Она приподняла бровь:

– Надо же? Всего-то до середины ночи прошлялся.

– Вот именно. – Он поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и отправился к себе. Заперев за собой дверь, он собрал одежду, которую планировал надеть позже, положив предварительно в передний карман вельветовых штанов швейцарский армейский нож. Потом достал из нижнего ящика стола лезвие Тани. «Носи его с собой на память», – сказала она тогда. Лезвие до сих пор было завернуто в носовой платок. Белая ткань была вся в бурых пятнах свернувшейся крови.

Джереми достал лезвие, посмотрел на него. Воспоминания прошлой ночи нахлынули с новой силой, вызывая страх и вожделение.

«Кому нужно лезвие на память? – думал он. – Кто сможет забыть… такое?»

Но Таня попросила его носить лезвие с собой.

Он снова завернул его в платок и сунул в карман штанов.

Потом скатал подготовленную одежду и затолкал под кровать. Снял пижаму и аккуратно повесил на спинку стула. Выключил свет и лег в постель.

Светящийся циферблат часов на тумбочке показывал четверть двенадцатого. До выхода оставалось еще полчаса.

Минуты поползли.

В голове кипели образы и видения. Таня и Светлячок. Их лица, их тела, их запах, их голос. Светлячок и Таня. Тролль, падающий с колеса обозрения, Таня, поправляющая его сломанные ноги, Джереми ломает ему палец за то, что ударил Светлячка. Музей Диковин Джаспера, Ковбой, трясущий банку с эмбрионом внутри, огромный и жуткий паук, скукоженная мумия, Ковбой высмеивает четверых отморозков, вот те гонятся за ними, а вот Джереми разрывает рубашку на той девчонке и касается ее груди. Карен отплясывает на вечеринке, вся взмокшая, в одних трусиках и лифчике. Насмешливый, хриплый голос тролля из темноты под променадом. И какой бы образ ни возникал в его голове, все они почему-то замыкались на Тане. Или на Светлячке. Думая о Светлячке, он испытывал мучительное чувство вины и потери. Мысли о Тане зарождали в нем какое-то странное желание. Он хотел ее, он боялся ее. Ему было стыдно из-за того, что он променял Светлячка на Таню. И страшно.

Звук шагов в коридоре вырвал Джереми из этих суматошных мыслей. Хлопнула дверь, зажурчала вода из-под крана, послышался шум сливаемого бачка, наконец мимо двери прошаркали материны шаги. Значит, она отправилась в свою спальню.

Тридцать пять минут двенадцатого.

Он отсчитывал минуты до выхода, обдумывая способы улизнуть незаметно, но к этим мыслям то и дело примешивались другие – пугающие: что ждет его на этом ночном рандеву с Таней?

Без четверти двенадцать он скатился с кровати, запихнул халат и пижаму под покрывало и, дрожа от холода, опустился на колени возле кровати. Достал одежду. Уселся на ковре и стал ее надевать.

Одевшись, он подкрался к двери и тихонечко приоткрыл ее. В коридоре было темно, даже из комнаты матери не проникал свет. Но Джереми подозревал, что она еще не спит. Затаив дыхание, чувствуя, как от напряжения стучит в висках, он коснулся стены кончиками пальцев, чтобы не сбиться с курса, и пошел вперед, тихо ступая по полу резиновыми подошвами.