написанное от руки и полное лжи письмо шарифу Мекки Хусейну и его сыну Абдалле. Они были лидерами клана Хашимитов – потомков пророка Мухаммеда, которых османы назначили хранителями двух священных городов. В послании Китченера содержалось предложение:

До сих пор мы защищали и поддерживали ислам в лице турок. Отныне мы будем это делать в лице благородных арабов. Может статься, что араб истинной породы примет хилафа [халифат] в Мекке или Медине и, таким образом, все ныне происходящее зло с Божьей помощью обернется благом. Было бы очень хорошо, если бы Ваше Высочество смогло передать всем своим последователям и приверженцам, которые находятся по всему миру и в каждой стране, добрую весть о свободе арабов и восходе солнца в Аравии.

Китченер не дожил до триумфа англичан. На его место пришел его старый соперник, чтобы наблюдать за новыми приобретениями Британской империи и созданием новых государств и границ, придав тем самым новый импульс протонационалистическим движениям, которые уже существовали в больших городах отступающего Османского государства. Задача, которую ставил перед собой Китченер и которую реализовал Черчилль, состояла в том, чтобы найти и поддержать союзников, на которых они смогут опереться в этих краях. Индия послужила рабочей моделью: нужно было тщательно подобрать людей из уже существующих элит.

На Аравийском полуострове приоритет был отдан Хашимитам и Саудитам. Группа неприятных личностей, вовремя почуявших, откуда ветер дует приспособленцев-карьеристов и общеизвестных мошенников, готовых сотрудничать с любой оккупационной властью, получила ключевые посты (ту же историю можно было недавно наблюдать в Афганистане, Ираке, Ливии и Йемене). Империи постоянно находятся в поиске надежных коллаборационистов, но не бывает коллаборационистов, верных только одной державе. Тот, кто не исчезает вместе с падением «своей» империи, всегда начинает искать ей возможную замену{180}.

В бытность Черчилля военным министром под его началом в Месопотамии находился стотысячный корпус британских и индийских войск. Египет в османский период пользовался полуавтономией, но теперь Черчилль стремился быстро ликвидировать даже этот ограниченный суверенитет: так было выгоднее для Британской империи. Египетские националисты яростно протестовали. В Каире состоялись публичные демонстрации. В 1920 г. Альфред Милнер, министр по делам колоний и ярый империалист, предположил, что османский способ управления Египтом не так уж и плох: англичанам нужно просто облачиться в оттоманское платье и продолжить прежнюю практику.

Т. Э. Лоуренс[185], объединив некоторые племена полуострова против османов, сделал что-то подобное, и это в целом сработало. Черчилля выводила из себя одна только мысль об этом. Двумя годами позже, обращаясь к своим избирателям, он осудил все националистические движения, особенно в Египте и Индии, доказывая, что «миллионы людей, находившихся прежде под сенью превосходной науки и превосходных законов, [демонстрировали] желание вдребезги разбить тот порядок, который обеспечивал их существование, чтобы слепо и безрассудно вернуться в первозданный хаос»{181}. Он все еще испытывал боль при воспоминании о том, как его отодвинули на второй план Керзон и генерал Алленби (верховный комиссар в регионе), когда в 1921 г. заключили сделку с Египтом{182}.

Египетские националисты стремились к полноценной независимости, но после переговоров Великобритания получила все, чего добивалась, – полный военный контроль над территорией Суэцкого канала, контроль над оборонной сферой, гарантии защиты интересов иностранцев; плюс Судан был назван страной, которую Великобритания будет «защищать». Кроме того, если кто-то еще сомневался, внешняя политика Египта впредь должна была осуществляться в тесной смычке с политикой Соединенного Королевства. У Черчилля не было совершенно никаких причин чувствовать себя обиженным, но он все же не выдержал. Сама мысль о переговорах с египтянами с целью заручиться согласием подчиненных элит казалась ему чем-то скандальным. Он вновь закатил истерику, уверяя каждого, кто готов был его выслушать, что он будет «бороться до конца». Через четыре дня он согласился с решением кабинета и проголосовал за план Алленби.

Главное беспокойство Черчилля состояло в том, что египетская модель может вдохновить индийских националистов выдвинуть подобные требования и это обернется угрозой для империи. Мы уже видели, что стратегическое мышление не относилось к числу его сильных сторон. Предоставленный самому себе, он наблюдал за другими преобразованиями в регионе. В 1920 г. на конференции в Сан-Ремо, где происходил раздел бывших османских территорий, французам передали Сирию, а все остальное досталось Великобритании. Первой в списке Черчилля была Месопотамия: Палестина и Трансиордания. На встречу, не говоря уже о переговорах, не пригласили даже местную знать.

Гертруде Белл – способной чиновнице на службе империи – было поручено «провести линии на песке», которые станут границами новых государств. Она надеялась, что новые монархи, посаженные на воздвигнутые в спешке престолы, окруженные со всех сторон услужливыми элитами, образуют защитную дамбу на пути поднимавшегося национализма, а также, как она сама выразилась, «синдикалистских и социалистических идей, которые просачивались из Европы».

Черчилль был полностью с этим согласен. Он, без сомнения, расплылся бы в широкой улыбке, если бы прочел ее письма домой отцу и мачехе, в которых она с необыкновенной легкостью перепрыгивала с темы на тему – от новых платьев в каталоге «Харви Николс» до необходимости применения химического оружия против непокорных курдов. При основании нового государства Ирак три старые османские провинции – Багдад, Басра и Мосул (последний – в очевидное нарушение соглашений о перемирии) – были грубо сшиты вместе, а Кувейт отрезан от них в качестве отдельного княжества. Керзон выразил свою влиятельную поддержку плану Белл, предусматривавшему полный британский контроль за арабской дымовой завесой{183}.

Черчиллю очень хотелось сократить количество британских войск, размещенных в Ираке. Им нужен был отдых, учитывая понесенные в мировой войне потери. Он не был готов к мятежу курдов, послужившему сигналом к всеобщему восстанию против правления англичан, которое разразилось в 1920 г. Пришлось посылать за индийскими войсками и поощрять и поддерживать Королевские ВВС, чтобы те применяли химические средства поражения. Почти всю свою жизнь Черчилль с большим энтузиазмом следил за новыми изобретениями военной промышленности, с помощью которых можно было добиться быстрого уничтожения врага:

Я не понимаю этой чрезмерной щепетильности относительно применения газа… Я целиком за использование отравляющих газов против нецивилизованных племен. Психологический эффект должен быть настолько велик, что человеческие потери сведутся к минимуму… Можно использовать газы, которые создают огромное неудобство и производят ужасающее впечатление, не вызывая при этом никаких серьезных длительных последствий у большинства пораженных{184}.

Черчилль нетерпеливо отмахнулся от критики химической войны со стороны министерства по делам Индии, заявив, что «газ – это более милосердное оружие, чем осколочно-фугасный снаряд, потому что заставляет врага принять решение, сокращающее человеческие потери». Лаборатория «Портон-Даун» в графстве Уилтшир была основана в 1916 г. именно с целью проведения экспериментов с болезнетворными бактериями и химическим оружием. Черчилль не был отцом этого типа ведения войны, однако ж совершенно определенно был его тестем и, несомненно, самым эффективным сторонником. Он пристально наблюдал за успехами экспериментальных наработок и выразил благодарность Уортингтон-Эвансу, тогдашнему военному министру, за своевременную доставку газовых боеприпасов для использования против китайского коммунистического сопротивления в Шанхае в 1927 г. От химической войны против жителей Месопотамии лежит прямой путь к террористической бомбардировке Дрездена и уничтожению Хиросимы и Нагасаки. В этом отношении Черчилль был не одинок: его в разной степени поддерживали министры-лейбористы в военном кабинете.

Склоки в Форин-офисе относительно размеров и устройства новых государств невозможно было пресечь на уровне министерства. Черчилль, ставший теперь министром по делам колоний, в 1921 г. собрал в Каире конференцию, на которой были приняты жесткие решения. Во главе более важного и более крупного из двух соперничавших кланов на Аравийском полуострове стоял шариф Хусейн, которого Черчилль окрестил «ООО "Хусейн и сыновья"». Это была фирма, которую Черчилль выбрал в качестве управляющей компании, действующей в интересах Британской империи. Он чувствовал, что двум сыновьям, Абдалле и Фейсалу, тоже не худо бы выделить по государству. Абдалла получил Трансиорданию, а Фейсалу подарили Ирак. В доверительной беседе Черчилль сообщил Ллойд Джорджу, что это было «лучшим и самым дешевым решением» и что «никакие