Чтобы предотвратить подобное бедствие, нужно было вести больше войн. Ослабленные колониальные державы Европы и так уже отходили от дел. Эстафету приняли Соединенные Штаты, приступившие к созданию собственной империи, само существование которой категорически отрицалось. В частных разговорах представители имперской бюрократии не питали никаких иллюзий относительно «свободы и демократии». Они прекрасно знали о том, кто за ними стоит. В феврале 1948 г. отдел планирования внешней политики Госдепартамента составил откровенный документ, в котором прямым текстом проговаривалось то, чего требовали национальные интересы, – создание, по сути, серии марионеточных государств, спаянных друг с другом региональными союзами и связанных пактами безопасности с Соединенными Штатами и Великобританией:

Мы контролируем около 50 процентов мирового богатства, но при этом лишь 6,3 процента населения… Реально стоящая перед нами задача на ближайший период – разработка такой модели отношений, которая позволит нам поддерживать эту позицию неравенства без ощутимого ущерба для нашей национальной безопасности… Мы должны перестать говорить о расплывчатых и нереальных целях, таких как права человека, повышение уровня жизни и демократизация… Нам следует сосредоточить свою политику на том, чтобы ключевые области оставались в руках тех, кого мы можем контролировать или на кого мы можем положиться.

На одном из заседаний в Ялте в феврале 1945 г. Рузвельт предпринял попытку разрешить «колониальную проблему» в Азии. Он предложил Сталину, чтобы Гонконг вернули гоминьдановскому Китаю, а Корею взяли под международное попечительство, твердо исключив из числа гарантов Великобританию. Индокитаю нужно предоставить независимость, а не передавать его обратно Франции. Сталин занервничал, потому что в прошлом году уже заключил сделку с Черчиллем по Восточной Европе и Дальнему Востоку на 4-й Московской конференции. Черчилль закатил истерику: «Я не допущу, чтобы даже клочок британской территории оказался вписан в какие-то документы такого рода… Я не позволю, чтобы Британскую империю загнали в док и чтобы кто-то там принялся оценивать, соответствует ли она их стандартам… Я не соглашусь, чтобы сорок или пятьдесят стран совали свои любопытные пальцы в жизненно важные органы Британской империи».

Рузвельт спокойно ответил, что имел в виду «вражеские владения». На это Черчилль сердито согласился, но эти «владения» были мандатными территориями Лиги Наций, учрежденными после 1918 г. Договорились, что ООН (которую вот-вот собирались учредить) сможет вмешиваться в решение спорных вопросов и инспектировать контролируемые Великобританией территории, хотя это так и не было реализовано. Черчилль поддерживал французов на все сто процентов, настаивая, что они не должны позволить Вьетнаму стать независимым. Хо Ши Мин в 1945 г. уже провозгласил независимость страны, и огромные сплоченные массы приветствовали этот шаг. Ничего подобного не должно было происходить. Французы, пользуясь британской поддержкой, вновь развязали колониальную войну, а после 1954 г. эстафету войны приняли США и продолжали вести ее вплоть до 1975 г.

Остальная Азия должна была рассматривать атомные бомбардировки японских городов как предвестие того, что ее ожидает, пусть даже и без применения ядерного оружия. В прямом смысле каждое здание в Северной Корее с 1950 по 1953 г. было уничтожено – при полной поддержке Черчилля и Эттли. Разрушение японских городов являлось военным преступлением по любому определению. Совокупные потери составили почти четверть миллиона человек – в подавляющем большинстве мирных граждан. Те, кто избежал смерти, пережили сильнейшую травму. Потери гражданского населения вследствие использования зажигательных и ядерных бомб были ужасающими. В Токио погибло более 97 тысяч мирных граждан, в Хиросиме – 140 тысяч, в Нагасаки – 70 тысяч, в 63 других городах – 86 336{172}.

Немцы принесли извинения за то, что совершалось Третьим рейхом, французы покрывали преступления режима Виши, Черчилль никогда не раскаивался в том, что британское командование бомбардировочной авиации начиная с середины 1942 г. чудовищным образом разрушало немецкие города. По самым консервативным оценкам, за время войны погибло 410 тысяч гражданских лиц, 70 тысяч военнопленных и иностранных рабочих, насильно пригнанных из оккупированных Германией стран. В Дрездене за два часа погибло 25 тысяч человек. В крупных и средних городах Германии было разрушено пятьдесят процентов всей застройки. Возмездие гражданскому населению в таком масштабе намного превосходило ущерб от немецких бомбардировок, нанесенный британским городам.

Президенты Соединенных Штатов – некоторые громче остальных – постоянно оправдывали то, что было сделано с Японией в 1945 г. Черчилль, который редко удерживался от того, чтобы не заявить о своей позиции относительно важных событий, соглашался с их мнением. Вот он заливается соловьем о необходимости ядерных ударов по Японии:

Принципиальное согласие британской стороны на использование этого оружия было дано 4 июля, еще до проведения испытаний. Окончательное решение теперь находилось прежде всего в руках президента Трумэна, обладавшего самим оружием, но я никогда не сомневался, каким оно будет, и ни разу с тех пор не усомнился в том, что он был прав. Исторический факт, подлежащий оценке в будущем, состоит в том, что решение об использовании атомной бомбы для принуждения Японии к капитуляции никогда не было даже предметом споров. За нашим столом царило единодушное, само собой разумеющееся, бесспорное согласие, и я никогда не слышал ни одного предложения о том, что нам следует поступить иначе{173}.

На самом деле Джон Гэлбрейт[180], который был против использования бомб, доказывал (и не он один), что японцы и так вот-вот капитулируют. Черчилль отмахнулся от этого. Всегда склонный к применению карательных мер – независимо от того, о каком месте идет речь, – он рисовал в воображении картины длительного, исступленного японского сопротивления, которое может стоить еще миллиона жизней американцам и половины этого количества потерь – англичанам. Это было полной чушью, бредовыми имперскими фантазиями.

Член парламента от консерваторов Чипс Ченнон был гораздо дальновиднее, заметив 5 августа 1945 г. в своем дневнике: «Мир был шокирован, потрясен и напуган атомной бомбой; сегодня одну такую бомбу сбросили на Японию. Она стерла с лица земли целый город и убила четверть миллиона человек. Это может означать конец цивилизации». Только не для Черчилля. После того как Япония была поставлена на колени и ее народ умирал от вызванных радиацией болезней, все выглядело замечательно – когда-нибудь они сами поймут, что все это было сделано ради их же собственного блага:

Вдруг вся эта кошмарная картина исчезла. На ее место пришло видение, казавшееся поистине прекрасным и светлым: полное завершение войны в результате одного или двух сильных ударов. Мне самому сразу же пришла мысль о том, что японский народ, мужеством которого я всегда восхищался, может увидеть в появлении этого почти сверхъестественного оружия предлог, который спасет его честь и избавит его от необходимости гибнуть, сражаясь до последнего человека.

Когда Черчилль в январе 1953 г. прибыл с визитом в Соединенные Штаты, чтобы присутствовать на прощальном ужине Трумэна, он вряд ли сильно удивился, обнаружив, что после ужина Дин Ачесон приготовил «пародийное судилище» в его честь в Белом доме. Черчилль угодил на скамью подсудимых за военные преступления – по обвинению в пособничестве применению ядерного оружия. Президент Трумэн, срок которого подходил к концу, избежал того, чтобы оказаться прикованным наручниками к Черчиллю, поскольку он был нужен в роли председателя суда. Этот случай был позднее описан в мемуарах дочери президента. Была ли это просто легкомысленная шутка над страшным военным преступлением, или же таким образом они пытались устроить что-то вроде коллективной терапии? Мучили ли Ачесона по-прежнему угрызения совести? Независимо от причины, эпизод небезынтересный. В приводимом ниже рассказе Маргарет Трумэн, как он передан у Ричарда М. Лангворта, слова Черчилля выделены курсивом:

Во время наших последних недель в Белом доме с визитом прибыл премьер-министр Черчилль. Мой отец устроил в его честь небольшой мальчишник, на который пригласил министра обороны Роберта Ловетта, Аверелла Гарримана, генерала Омара Брэдли и госсекретаря Дина Ачесона. Все пребывали в приподнятом настроении, особенно папа. Внезапно мистер Черчилль повернулся к нему и сказал:

– Господин президент, я надеюсь, у Вас припасен ответ для того часа, когда мы с Вами