Летчики быстро выгрузили два самолетных винта и по доскам спустили с самолета в кузов подъехавшей полуторки авиационный мотор.

– Ну, рассаживайтесь, – сказал инженер. – Задний борт закройте, а то высыплетесь. Мы поехали, – повернулся он к авиационному старшине, принимавшему самолет, и полуторка быстро покатила в степь, к уже совсем черному горизонту.

– А вы куда? – спросил старшина у Артемьева и «внешторговца».

– Мне в политотдел, – сказал «внешторговец».

– Мне к оперативному дежурному, – сказал Артемьев.

– Тогда вам обоим вон в этот дом, видите? – показал старшина. – Ближний отсюда.

Было уже совсем темно, и Артемьев не видел дома, но примерно помнил, где он его видел, когда смотрел в ту сторону пять минут назад.

– Вижу, – сказал он.

– Оперативный дежурный ближе с этой стороны, – сказал старшина, – а политотдел – с той или обойти дом.

– Пойдемте, – сказал «внешторговец», – у меня есть фонарик.

– Особенно-то не светите – вдогонку ему крикнул старшина. – Пока по ночам не летают, но все-таки…

Однако им пришлось светить себе под ноги, потому что темнота стала непроглядной. Наконец они добрались до низкого, одноэтажного здания с занавешенными изнутри окнами.

– Вам, кажется, сюда, – сказал «внешторговец» и, продолжая светить себе под ноги, пошел дальше.

Артемьев на ощупь толкнул дверь, сбитую из неструганых досок, и вошел.

– Дверь закрывайте! – раздался голос. – Комары!

Артемьев захлопнул за собой дверь, поставил на пол чемодан и огляделся.

В комнате стояли топчан и три стола со стульями, за одним из них сидел старший лейтенант, приподнявшийся навстречу Артемьеву. Над столом был зацеплен за гвоздик провод с маленькой, тусклой лампочкой.

– Слушаю вас, товарищ капитан.

– Вы оперативный дежурный? – спросил Артемьев.

– Так точно. Попрошу ваши документы.

Артемьев предъявил предписание и командирское удостоверение. Оперативный дежурный стоял долго и внимательно рассматривал их.

– Да вы садитесь, – сказал он, словно спохватившись и, однако, все еще продолжая разглядывать предписание. Потом сел, сделал одну отметку на предписании, вторую – у себя в лежавшей рядом с телефоном книге дежурств и наконец вернул документы Артемьеву. – Значит, вы в 113/4…

Артемьев кивнул.

– Значит, так, – сказал дежурный, растягивая слова, как будто его что-то смущало.

– Куда мне идти? – нетерпеливо спросил Артемьев.

– Да идти вам будет далеко, – сказал дежурный, – теперь вам ехать надо.

Он снова помолчал в раздумье и наконец сказал:

– Вы уж ночуйте тут.

– А, что, разве штаб 113/4 не здесь? – спросил Артемьев.

– Да он здесь! – нерешительно сказал дежурный. – Вот и дежурю, – показал он на себя и на телефон. – А вообще-то штаб сейчас как раз на колесах, едет. А опергруппа уже на Хамардабе. Начальник штаба был тут сегодня днем, тоже уехал на Хамардабу.

– А где эта Хамардаба? Далеко отсюда? – спросил Артемьев, озадаченный тоном дежурного, очевидно что-то недоговаривавшего.

– Километров сто, – сказал дежурный. – Вы уж тут заночуйте. Утром туда пойдут машины, я вас извещу. Только где вас положить?

– Могу здесь, – сказал Артемьев.

Но дежурному, как видно, не хотелось уступать свой топчан, а класть капитана, хотя бы и вновь прибывшего, на пол было неудобно.

– Нет, надо вас где-нибудь положить, – задумчиво проговорил он, взялся за ручку телефона, но тут же радостно спохватился: – В госпитальную юрту, вот вас куда!

– Я пока не больной.

– Да нет, это для персонала юрта, она сегодня, должно быть, почти пустая. А найти ее так…

Он встал, чтобы открыть дверь и показать с порога, но вспомнил про комаров и остановился.

– Все равно ничего не видно. Я вам просто скажу: как выйдете из двери – прямо. Третья юрта по левой руке. Чемодан, если хотите, оставьте.

– Да нет уж, все равно!

Артемьев поднял было чемодан, но снова опустил его, решив спросить о том, что его больше всего интересовало:

– Как обстановка?

– Да вроде начались события на сегодняшний день, – с заминкой сказал дежурный.

– Ну, события-то, положим, начались еще четырнадцатого, – стремясь показать свою осведомленность, возразил Артемьев.

– Подробности об обстановке на сегодня мне неизвестны, – как улитка в раковину, уполз в себя дежурный, – а завтра на Хамардабе вы будете лучше меня знать.

Артемьев простился с ним, подхватил чемодан и, помня о комарах, быстро закрыл за собой дверь.

На ощупь пройдя мимо двух юрт, в одной из которых постукивала пишущая машинка, Артемьев у третьей юрты больно ушиб ногу о здоровенный кол с прикрученной к нему, уходившей куда-то вверх веревкой, чертыхнулся и услышал басистый голос:

– Товарищ военврач, что ж вы фонарик-то забыли?

– Я не военврач, – сказал Артемьев, подходя к человеку, которого не мог разглядеть, – но меня направили ночевать в госпитальную юрту. Это она?

– К товарищу Апухтину? – спросил голос.

– Не знаю уж, к кому, – сказал Артемьев, с досадой чувствуя, что он здорово расшиб коленку. – Знаю только, что в госпитальную юрту.

– Заходите, – сказал голос, – только товарища Апухтина нету, придется подождать.

Человек откинул угол кошмы, закрывавшей вход в юрту, и пропустил Артемьева вперед. Артемьев влез в юрту, поставил чемодан и устало плюхнулся на него. Посередине юрты стоял стол, а по окружности – пять парусиновых коек, из которых только одна была застлана. Огарок свечи, пристроенный на консервной банке из-под сгущенного молока, слабо освещал все это.

Человек, с которым говорил Артемьев, оказался немолодым старшиной медицинской службы.

– Значит, вы не медик? – сказал он, глядя на петлицы Артемьева.

– Значит, не медик, – сердито потирая ушибленную ногу, ответил Артемьев, – но тем не менее из юрты вашей не уйду.

– Мое дело маленькое, товарищ капитан. Это как товарищ Апухтин скажет. Чаю хотите?

– Еще как!

– Я сейчас товарищу Апухтину за чаем пойду, – сказал старшина, – так возьму и для вас.

Он взял чайник, сунул под мышку термос, а в карман – лежавший на столе сверток с заваркой и, перед тем как выйти, с сомнением оглянулся на Артемьева, словно колеблясь между необходимостью принести чай и нежеланием оставить тут этого неизвестного капитана без разрешения товарища Апухтина.

Артемьев пересел с чемодана на койку и лишь теперь почувствовал, как у него горит все лицо. Пока он в темноте ходил по Тамцак-Булаку, комары, оказывается, совершенно искусали его. Открыв чемодан, он вытащил флакон одеколона и стал растирать лицо и шею.

– Это вы зря одеколоном, – сказал кто-то за его спиной.

Он обернулся. У входа в юрту, еще придерживая только что закрытую за собой кошму, стоял высокий военврач с тремя шпалами на петлицах. У него была по-военному подтянутая фигура, крепко охваченная ремнем с маленькой кобурой. Лицо у военврача было молодое, властное, с зачесанными на пробор светлыми волосами. Фуражку он держал в руке и обмахивался ею.

– Вот видите, даже и здесь зуммерят, –