Те же споры вспыхнули вокруг 95-этажного «Осколка» в Бермондси, которому предстояло на некоторое время стать самым высоким зданием Европы за пределами Москвы. «Осколок» был прихотью владельца сети магазинов из Ист-Энда Ирвина Селлара. Нанятый им архитектор Ренцо Пиано[176] объяснял причину строительства просто: Селлар «очень хочет это построить». Ни один из боро, кроме нищего Саутуорка, не согласился бы терпеть у себя такую громадину, возведенную без всякой оглядки на окружающую малоэтажную застройку Бермондси. Прескотт утвердил проект в 2003 году, но строительство было отложено из-за финансовых трудностей и возражений, хлынувших потоком от организаций по охране городских ландшафтов и архитектурного наследия.

Хотя на расстоянии небоскреб-обелиск представляет собой, несомненно, величественное зрелище, архитектурный критик Оуэн Хазерли справедливо оценил его явление на Боро-Хай-стрит как приход самоуверенного хулигана, «при появлении которого все смолкают… акт урбанистического бандитизма… воплощение агрессии и апломба». Пешеходам приходилось пробираться по лабиринту мостков, чтобы просто пересечь площадь. Подобно «Огурцу» в Сити и колесу обозрения «Око Лондона» (London Eye), «Осколок» самим своим размером завоевал себе место в ряду символов современного города.

Офисные башни редко пользовались популярностью среди коммерческих съемщиков, и мало какие из них принесли прибыль. Они были дорогими, и стоимость эксплуатации в расчете на единицу сдаваемой площади была слишком высокой. Как признавался застройщик Стюарт Липтон в Estates Gazette: «Их вдвое дольше строить, стоимость их в полтора раза выше, чем строительство “землескребов”, и они минимум на 5 % менее эффективны, чем обычные здания». Он продемонстрировал собственный тезис, придя в 2016 году на помощь Сити: Липтон взял на себя «проклятое» (в финансовом отношении) место по адресу Бишопсгейт, 22, где ранее предполагалось строить небоскреб «Пинакль». Он воздвиг 62-этажный утес из стеклянных панелей такой огромной общей площадью и с таким безликим фасадом, что к нему даже не прилипло никакое прозвище.

Раз за разом высотные здания приносили застройщикам одни убытки. В «Осколке» почти никто не хотел арендовать помещения, и бремя его спасения легко на плечи одного из катарских фондов национального благосостояния – последнего прибежища промотавшихся лондонских застройщиков. Возведение «Огурца» обошлось дороже, чем его оценочная стоимость по завершении работ. Надутый «Уоки-токи» спасли китайские деньги. Но заморских инвесторов не так уж интересовала прибыль. Им нужны были секретность и безопасность, а лондонские регуляторы, действовавшие по принципу максимального невмешательства, с лихвой обеспечивали и то и другое.

Неизбежным результатом стало то, что инвестировать стали уже не в коммерческую, а в жилую недвижимость класса люкс. В 2007 году Ливингстон получил новые полномочия, позволявшие ему преодолевать вето отдельных боро и разрешать строительство новых небоскребов там, где они «способствуют оживлению района и украшают горизонт Лондона». Он утверждал, что все его жилые башни будут на 50 «доступными» – отголосок высотных муниципальных жилых комплексов 1950-х. Однако обеспечивать воплощение этого заявления в реальность он даже не собирался. Все высотки, утвержденные Ливингстоном (к моменту его ухода с поста мэра было построено около двухсот домов высотой свыше двадцати этажей), предназначались для частных инвестиций, и многие из них, если не большинство стояли почти без жильцов.

Образ высотных жилых домов явно трансформировался. Башни были непопулярны, когда их занимали небогатые жильцы, обремененные семьями, а сами они находились в собственности муниципальных советов, не слишком заинтересованных в их обслуживании и контроле. Но в качестве второй недвижимости или резервных инвестиций для международного рынка они оказались идеальными. В таких городах, как Нью-Йорк, Берлин и Сингапур, местные законы и правила аренды зачастую гласили, что недвижимость должна находиться в собственности граждан страны или быть занятой в течение определенной доли времени. В 2017 году Новая Зеландия просто-напросто запретила покупать недвижимость иностранцам, не могущим представить доказательства постоянного проживания в стране. Другими словами, градостроители должны учитывать влияние того или иного типа строительного проекта на окружающий район и его сообщество.

Лондонские градостроители и их политические хозяева об этом не заботились. Новые башни, возвышавшиеся над столицей в первые два десятилетия нового века, нравились покупателям именно по тем причинам, по которым их строительство не следовало разрешать. Они обеспечивали приватность, секретность, безопасность с охраной на воротах и отсутствие любопытных соседей. Башни, настоящий собственник которых зачастую скрывался за вывеской офшорной компании, были банковскими сейфами в небе. Квадратные футы зачастую покупались и продавались еще до того, как были построены, подобно акциям компаний. Один дом в Кэннинг-тауне был приобретен китайским инвестором и практически весь оставлен даже без отделки.

Каждый год лондонские градостроители, архитекторы, советники и застройщики собирались на ежегодный салон строительной отрасли MIPIM в Каннах. На мероприятии не скупились на развлечения и напропалую занимались махинациями. В мой последний приезд один застройщик признался мне, что, по его прикидкам, на каннском пляже принимается больше решений о будущем облике Лондона, чем в любом из залов заседаний его советов. В ответ на противодействие проектам со стороны местных жителей советы требовали уступки застройщику на условиях так называемого «раздела 106». Это означало, что застройщик предоставит несколько квартир по «доступным» ценам (обычно с 20 %-ной скидкой) или оплатит строительство начальной школы или плавательного бассейна в другом месте на территории боро. Как сообщалось, в 2018 году застройщик заплатил боро Тауэр-Хамлетс за право построить небоскреб «Шпиль Лондона» (Spire London) в Доклендсе несусветные 50 миллионов фунтов стерлингов. Так как получателем платежа было не физическое лицо, его окрестили «узаконенной взяткой». Круг замкнулся: городское планирование вновь, как во времена Хайамса и Леви, стало предметом «переговоров».

Как бы для того, чтобы подчеркнуть новое соотношение сил, Блэр в 1999 году распустил Королевскую комиссию по изящным искусствам, которая была независимым борцом за соблюдение архитектурных стандартов и многолетней занозой в боку многих коммерческих архитекторов. Вместо нее была учреждена Комиссия по архитектуре и урбанизированной среде (КАУС), председателем которой стал, к удивлению даже застройщиков, их старший коллега Стюарт Липтон. КАУС одобрила башню Воксхолла как «светлую и привлекательную», хотя против «Осколка» все-таки возражала.

Бум Блэра длился долго. Ему в наследство досталась экономика, перешедшая к росту в последние годы администрации Мейджора, и помогло падение фунта после выхода Британии из европейской валютной системы. Столица, несомненно, выбралась из пропасти 1970-х. К тому моменту как Блэр в 2007 году уступил своему коллеге Гордону Брауну, настроения у трех китов процветания Лондона – в сфере финансов, недвижимости и туризма – были необычайно радужными. Немногие сознавали, что гордость порой предшествует падению.