Торгоутам, должно быть, предстояло переходить к земледелию: держать много скота на таких пустынных местах, какие мы видели, положительно невозможно; луговые места по реке скудны и кишат комарами; летом скот тут не держат, угоняют куда-то в горы.

Торгоуты не походили ни на ордосцев, ни на халха, которых мы знали ранее; очи отличались необыкновенной для монголов словоохотливостью, юркостью и многие были очень плутоваты. Некоторые в своих разговорах, по-видимому, даже щеголяли некоторою картинностью речи и красноречием, чего я не встречала у других монголов.

Узнать торгоутов несколько больше мне привелось во время нашего дальнейшего путешествия. У вана мы взяли верблюдов и проводников до монастыря Ламы Гэгэна и шли с ними чуть ли не целый месяц.

Весной 1884 г. наша экспедиция оставила Пекин и все лето шла на юго-запад. Поздней осенью мы прибыли в город Ланджеу, на западной границе Срединного государства с подвластными ему землями тангутов и монголов. Здесь наша экспедиция разделилась: г. Скасси остался в Ланджеу, г. Березовский отправился на юг, где лесистые горы обещали ему обильную охоту, а мой муж и я отправились зимовать в страну оседлых монголов, в местность Санчуань (или «Три долины»), на берегу Желтой реки, в двухстах верстах к югу от Ланджеу.

Санчуаньские монголы представляют, по-видимому, особое племя и говорят языком, отличным от того монгольского, который мы знали раньше: ни монголы-халха, ни ордосские монголы, ни наши буряты не понимают их наречия. Китайские книги и старые легенды называют санчуаньских монголов широнголами, и я буду употреблять это имя, так как оно принадлежит не местности, как Санчуань, а народности. Широнголы говорят про себя, что они пришли в эту страну, на берега Хуан-ха, во времена Чингисхана, в качестве его войска, без женщин; были тут поселены и переженились на китаянках. Действительно, у них много китайских обычаев и почти все они говорят по-китайски; многие, особенно женщины, носят китайские имена. Тем не менее их особый язык, многие народные обычаи и особенности в костюме заставляют предполагать, что они не только скитавшиеся монголы, но составляют особое племя. Живут широнголы оседло, в фанзах из необожженного кирпича, занимаются хлебопашеством, и по внешнему виду их трудно отличить от китайцев; различие выступает, при более близком знакомстве, в физическом типе и характере.

Между широнголами замечаются два резко обособленные типа: одни из них с резкими чертами лица, большими глазами, смуглые и сильно черноволосые; другие – голубоглазые, с русыми волосами. Между обоими типами встречается много красивых лиц; росту почти все они высокого и очень стройны; живут подолгу, встречаются нередко столетние старики. У женщин этой резкой обособленности типа я не заметила; взамен этого они отличаются от китаянок и монголок своей одеждой и головным убором.

Волосы они связывают на макушке головы в шиньон так же, как китаянки; но, сверх того, накладывают пышно расчесанную незаплетенную косу вокруг шиньона, прикрепляя ее металлической булавкой. Ниже шиньона они носят небольшой обручик, украшенный серебром и кораллами. Убор этот очень красив; по праздникам к нему прибавляется еще бахрома из мелкого жемчуга или кораллов, и в этом виде он напоминает старинные девичьи повязки в наших средних губерниях. Впрочем, головные уборы широнголок очень разнообразятся по местностям: в одних местах носят косу, распущенную на спине, и только конец косы прикрепляют к затылку большим металлическим мечом, рукоятка которого украшена вставками из камней; в других – носят на голове черные бархатные камилавки, как наши монахини, но не больше вершка вышиной; третьи делают себе высокие кокошники из картона, обшитого красной материей, бахромой и блестками; сзади кокошника на спину спадает фата, которая обыкновенно делается из той же грубой ткани, как и остальная одежда.

Халаты нередко также оригинальны: обыкновенно они синие одноцветные, но в некоторых деревнях рукава шьются из полос ярких разноцветных материй: это, пожалуй, красиво, но не особенно изящно. Санчуанки халаты и кофты носят одноцветные, преимущественно зеленые, и только на отворотах рукавов и на воротнике употребляют яркие материи или вышивки. Все широнголки носят юбки с разрезами спереди и сзади, и у пояса сложенные в мелкие складки; панталоны всегда синие, широкие у ног; необходимое дополнение костюма у них фартук, всегда сшитый из материи двух цветов: зеленого и красного. Замужней женщине показаться в семье перед старшими или перед посторонними лицами без юбки считается предосудительным, тогда как китаянки юбку считают только принадлежностью нарядного туалета, да и то лишь в мандаринских семьях, а простые женщины часто их совсем не имеют.

Ноги санчуаньские широнголки забинтовывают, но каблуков не носят и потому ходят лучше китаянок. Девочки юбок не носят и заплетают волосы в косы; одну распускают по спине, а другую заплетают над левым виском и прикрепляют к задней косе. Лет до 12–13 девочки растут на свободе, играют с мальчиками, участвуют во всех домашних и полевых работах, нянчатся с ребятами; позднее они на улице не показываются, в поле не работают, вообще ведут жизнь затворническую. Даже в бедных семьях, где рабочих рук мало, девушек избавляют от всех работ вне дома. В эти годы они усиленно занимаются рукодельями, вышивают шелками разные вещи для себя и для подарков во время своей будущей свадьбы.

Замуж широнголки выходят не ранее 16–17 лет, но мальчиков иногда женят очень рано; у богатых раньше, чем у бедных. У нашего соседа, богатого землевладельца и чиновника, служившего в милиции, был сын лет двенадцати. Мальчик часто играл с детьми на улице, ходил мимо нас в школу и иногда приходил к нам посмотреть картинки. Как-то раз наш переводчик, присутствуя при этом, сказал мне: «Этот бедняга уже женат!» Я, конечно, подумала, что Сандан Джимба шутит, но впоследствии это оказалось правдой. Жена этого школьника была лет 18-ти и никогда не показывалась вместе с ним, а также и в доме свекра. Отец выстроил женатому сыну отдельный дом с отдельным двором и воротами, и так как мальчик не мог сам вести хозяйства, то он поселил с ним бывшего учителя, который и заведовал хозяйством молодых людей.

Впоследствии я встречала и еще таких же мужей-мальчиков. Обычай требует, чтобы невестка не показывалась на глаза свекру. Сандан Джимба говорил: «Если случится, что свекор войдет в ту комнату, где находится невестка, она должна встать лицом к стене и простоять так все время, пока отец ее мужа не уйдет из комнаты»[130].

Сандан Джимбе очень нравились широнгольские обычаи. Он называл их утонченными; но, как и следовало ожидать, обычай женить ребят привел к тому, что почти все зажиточные широнголы женятся впоследствии на второй жене, а некоторые имеют и трех. Когда я бывала в домах широнголов, я всегда боялась жену хозяина дома принять за его мать. Часто случается, что старшая жена, замененная более молодой, превращается в простую работницу, которая не пользуется ни любовью, ни особенным почетом окружающих ее лиц; особенно в этом случае бывает печальна участь бездетных женщин. Такие ранние браки, по-видимому, не особенно оберегают и нравы. Молодой муж состарившейся жены не всегда имеет средства взять себе другую жену, и в таком случае устраивается как-нибудь незаконным образом, чему, может быть, немало помогают и те старики, которые запаздывают с своей второй женитьбой и женятся на неровнях. О сценах ревности у широнголов не приводилось слышать, что, впрочем, можно сказать вообще о всех монголах, встреченных нами.