Отличительной чертой широнголов, мне кажется, можно считать тщеславие, стремление жить напоказ. Я заметила также между ними очень много людей с очень невысокими умственными способностями; но была ли это национальная черта, выделяющая их из ряда других, известных мне монголов, или только влияние земледельческой жизни, – где опыт отцов так мало оставляет места для личной самодеятельности, что ум санчуаньских поселян остается в неразвитом состоянии, – я не знаю; по крайней мере, сравнивая их с кочевниками-монголами, которые в своей, полной непредвиденных случайностей, жизни должны больше работать собственным умом, мы находили широнголов более глупыми.

Взамен ума я не могу отказать широнголам в большом развитии ремесленной ловкости и даже художественного вкуса. Из них выходят искусные плотники, столяры и резчики по дереву. Дома богатых людей в этом крае, кумирни и мечети всегда обильно украшаются резьбой. В монастыре Гумбум почти все мастерские живописи и лепных работ наполняются широнголами; религиозные пляски также по преимуществу исполняются ими. Ламы находят, что широнголы более других монголов способны ко всем этим искусствам,

Женщины широнгольские – большие мастерицы во всех женских рукодельях; некоторые удивляли меня богатством своей фантазии и вкусом при составлении узоров и вышиваний. Узор для вышивки не составляется заранее, как у нас, а изобретается при каждой работе или, по крайней мере, сохраняется только в памяти мастерицы. К таким более искусным художницам являются другие деревенские женщины, прося их выстричь из бумаги узор для той или другой вещи. Мастерица берет маленькие ножницы и тут же, разговаривая с окружающими, вырезывает гирлянду; при этом она все варьирует фигуры, какой бы длины ни была требуемая гирлянда. Цветы и листья их узоров имеют стереотипный характер, но сочетание их всегда новое. Этот бумажный узор накладывается на материю и покрывается шелками, причем всегда почти очень много вкуса в расположении теней и красок.

Можно бы думать, что такое искусство в рукодельях широнголки получают в ущерб их другим занятиям, но этого нет. Все самые тяжелые полевые работы в Санчуане исполняются женщинами наравне с мужчинами. Они пашут, полют, жнут и молотят, нередко они же и мелют хлеб на ручных жерновах. Мне казалось даже, что женщины широнгольские трудятся гораздо больше своих мужей.

Землей широнголы владеют на правах собственности, и потому очень часто земельные участки крайне малы. Чтобы помочь этому злу и не дробить землю до бесконечности, широнголы младших сыновей, одного или двух, посвящают в ламы. Иногда отец отдает своего сына в один из монастырей, которых в их крае очень много, или он остается дома, но, как лицо духовное, обреченное на безбрачную жизнь, не получает земельного надела. Иногда отец платит монастырским ламам за обучение своего сына грамоте или какому-нибудь ремеслу, и тогда мальчик вырастает более или менее обеспеченным человеком. Иногда даже он делает карьеру в монастыре, а если ему не посчастливится, он или остается заурядным монастырским работником, или превращается в бродячего бобыля, питающегося случайным заработком или милостыней; зато его старшие братья имеют земли несколько более.

Скажу еще несколько слов о праздниках у широнголов. Вскоре после нашего поселения в Нидже, как-то вечером, мы заметили некоторое оживление в деревне. Женщины со всех дворов выметали сор на улицу и здесь сжигали его; в то же время на всех окрестных высотах видны были огоньки. Нам сказали, что это сжигают чапей. Выметание сора тоже имело какое-то особенное значение, – кажется, оно заменяло обряд изгнания черта, – обряд, который совершают многие из наших русских инородцев. Чапей – это деревцо, воткнутое на холме или из искусственной насыпи, среди пашен, к которому весной, с известными обрядами, привязывают чучелу – черного козла. Чапей втыкают и козла колют ради сохранения полей от градобитья особые выборные от деревни люди, тереучи, как их называют. Они обязаны наблюдать за сохранностью пашен, смотреть, чтобы не было потрав, и налагать за них штрафы; во время грозы они должны идти в кумирню и умилостивлять богов музыкой, прогуливаясь под дождем по вверенным им участкам; они же устраивают молебствия во время засухи.

Летом, когда хлеба поспеют, в деревнях назначают праздники, для каждой деревни с ее выселками, в один и тот же, раз навсегда определенный день и в одном определенном месте, непременно под открытым небом. Туда съезжаются жители, приносят хлеб, испеченный из новой муки, и водку. Тереучи как бы делают смотр продуктам и потом делят все принесенное между присутствующими; при этом львиную долю назначают ламам. Хозяйки в этот день стараются испечь хлеб как можно лучше, а главное – как можно больше по объему: в этом их главная слава. На праздник в этот день привозят сундук, сохраняющийся обыкновенно в главной кумирне этих деревень. Ключи от сундука хранятся у всех четырех тереучи, и отпереть его замки можно только всем тереучи вместе. В этом сундуке хранятся костюмы и маски, и тереучи предлагают желающим маскироваться и плясать. Представлений театрального характера, по-видимому, при этом не бывает.

Поздней осенью у широнголов бывает еще праздник с маскарадом. Они называли нам его тангутским именем чоба, что значит «цветок». Действительно, в этот день делают какое-то подобие огромного цветка из бумаги и носят его впереди процессии на палке. Процессию составляют маскированные; они входят на театральную платформу перед кумирней и здесь дают представления, по-видимому, состоящие из грубых фарсов. Масса народу стекается сюда к вечеру полюбоваться на иллюминацию около кумирни и театра; почти всякий идет с зажженным фонарем, воткнутым на палку. Много сжигают в это время ракеток и петард. Общество бывает очень оживленно и шумно. Это какой-то шутовской веселый праздник; костюмы для него шьются в складчину участвующими.

Весной в Нидже бывают и настоящие театральные представления в честь Кван-Лоя, божества, которому посвящена их главная кумирня. Это чисто китайский праздник. В это время приглашают настоящих актеров.

Самый главный праздник у широнголов так же, как у китайцев, – цаган-сар, первый день весны, начало нового года. Это – праздник несколько торжественный, нешумный: к нему заранее готовятся и празднуют его две недели; так, по крайней мере, следует праздновать. Праздник начинается с вечера. В сумерки, к восходу луны, все надевают нарядное платье, по возможности, новое; хозяин дома перед дверьми своего жилья сжигает с коленопреклонением желтую бумагу, к дверям и углам дома прикрепляет курительные свечи, над входом в дом вешает зажженные фонари, на двери и на стены наклеивает новые картины и даже над яслями у своих животных налепляет какую-то желтую печатную бумагу. Вслед за хозяином дома молится и вся семья; затем они начинают угощаться, каждый в кругу своей семьи, заранее приготовленными и уже поставленными на стол блюдами. На другое утро хозяйка прежде всего выкидывает собаке несколько различного сорта хлебцев – пшеничный, ячменный, гречневый и т. д. – и наблюдает, за какой хлеб собака раньше возьмется: такого хлеба в этот год урожай будет изобильнее. Многие хозяева и прочему скоту в этот день дают хлеба.

Затем начинаются визиты родственникам, причем строго наблюдается старшинство родственников. Каждый санчуанец и санчуанка, отправляющиеся с визитами, берут в руки корзину, ставят туда бутылку с водкой и кладут печенье: это приношения, доказывающие уважение. За богатыми слуги носят приношения на подносах. При входе в дом делают земной поклон перед божницей, а затем такие же поклоны перед старшими родственниками. Все 6 дней цаган-сара проходят в таких взаимных визитах. Для молодых людей и молодых женщин в Санчуане устраиваются на улице качели, как это делается у нас в Пасху в некоторых русских деревнях.