совершенным, в нем элементы классов были более развиты, что объяснялось, во-первых, в известной мере и подготовкой всех этих явлений в предшествующую антскую эпоху, и столетиями последующей исторической эволюции древнерусского общества, а во-вторых — несравненно более обширной территорией, на которой шел процесс создания варварского, а впоследствии непродолжительное время — феодального общества и государства. Варварское общество антских племен было создано на территории Среднего Приднепровья и в областях, прилегающих к нему с запада и главным образом с юго-запада; варварское общество русских племен, предтеча феодальной Киевской Руси Ярославичей и Владимира Мономаха, сложилось на огромной территории от Ладоги до Роси, от Оки до Карпат и имело не один, а целый ряд политических центров.

С другой стороны, это развитие военных сил Руси на рубеже VIII и IX столетий не могло не вылиться в целый шквал русских походов и завоеваний, так же точно как и зарождение классов, свойственное варварскому миру, не могло не вызвать возникновения политических образований типа варварских государств.

И они не замедлили возникнуть. Первым выступлением воинственной варварской Руси на арене мировой истории было нападение русов на Сурож.

Прииде рать велика роускаа из Новаграда князь Бравлин силен зело. Плени от Корсоуня и до Корча. С многою силою приида к Соурожу. За 10 дьний вниде Бравлин, силою изломив железнаа врата и вниде в град…[420]

Так сообщает о военном набеге русских дружин на Крымское побережье от Херсонеса до Керчи «Житие Стефана Сурожского», памятник, датируемый самым началом IX в., а быть может, даже концом VIII в.

Следовательно, и поход русов на Крым следует отнести к этому же времени[421].

Через некоторое время русы предпринимают новый поход на византийские владения.

На этот раз нападению подверглось малоазиатское побережье Черного моря, от Пропонтиды и до Синопа.

Здесь, на побережье Черного моря, у современного Синопа лежал город Амастрида (Амассер).

Он и подвергся нападению со стороны русов.

Во второй половине IX в., во всяком случае не позже 842 г., «было нашествие варваров, Руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого… Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и на деле и по имени народ, — начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого… (Амастриды. — В.М.)»[422].

Так говорит о новом походе русов на византийские владения «Житие Георгия Амастридского».

Впечатление, произведенное этими походами русских дружин на Византию, было огромное.

Русские выступили со всеми качествами, присущими варварам: они воинственны, храбры, жестоки. Их появление вызывает ужас, они проходят по землям империи, сея разрушение и смерть.

Они уже успели создать о себе славу страшных врагов, воинственных, кровожадных и грубых. Да и как иначе могли характеризовать их греки, ставшие объектом нападений и грабежа воинственных варваров далекого севера?

О Руси знают, о ней говорят, ее боятся. «Как все знают» — эта фраза в «Житие Георгия Амастридского» свидетельствует о том, что во время его составления, во второй четверти IX в., Русь была «ведома и слышима» в Византии, а это говорит о давнем знакомстве империи со своими северными врагами.

Вряд ли этими двумя походами на Крым и малоазиатское побережье Черного моря исчерпывались походы русских дружин на византийские владения. В «Прологе» сохранилось в «Житии преподобной Афанасии» упоминание о нападении Руси на остров Егину. Это «Житие» читал уже в X в. Метафраст. Значит, нападение Руси на остров Егину имело место до X в. Но можно дать и более точную дату похода русских дружинников, а именно 813 г., так как из «Жития» следует, что в год нападения Руси пришло «царево внезапное… повеление вдати веляющее юные вдовы за оружники своя», а закон о выдаче молодых вдов замуж за воинов был опубликован византийским императором Михаилом в 813 г.[423] Так ознаменовала свой выход на арену мировой истории Русская земля, так в Византии «начася прозывати Руская земля»[424].

В Византии узнали о Руси потому, что ее храбрые и воинственные дружины пришли в империю и с мечом в руках опустошили ее провинции. Русь в это же время хорошо знали и на Востоке. В 40-х годах IX в. Ибн-Хордадбег пишет как о чем-то обычном и давно установившемся о «пути купцов Русов, а они принадлежат к славянам», по Черному морю в Византию («Рум»), по Дону и Волге в Хазарию и далее, в Каспий.

В эти же годы Русь стала известна и странам Запада. И это произошло потому, что Русь не только «дикий и грубый» народ, как характеризуют его испуганные «ромеи», которые готовы были наградить воинственную Русь какими угодно чудовищными чертами, но и народ, создающий свое, пусть еще варварское, примитивное, но все же свое государство, а следовательно, прибегающий и к дипломатическим переговорам и соглашениям.

И в такой именно связи и стоит первое упоминание о государстве русского народа.

Какие-то варварские межплеменные политические полугосударственные образования имели место и до этого. И быть может, таким образованием и была та область, из которой вышел в поход на Херсонес, Сурож и Керчь князь русский Бравлин «Жития Стефана Сурожского», первый известный нам по имени (я отбрасываю вариант «бранлив» в смысле «воинственный») политический деятель Древней Руси. Этой областью был Новгород, и не «Neapolis» — Сатарха, древний скифский город в Крыму, а самый настоящий русский Новгород, центр «Славии» арабских источников IX–X вв., Новгород на Волхове, второй центр Древней Руси мусульманских писателей. И обычные возражения против данного предположения, строящиеся на том, что новгородскому князю до Сурожа далеко, да и как он мог попасть в Крым, когда еще не проторена была дорога даже в Киев, что делают лишь Аскольд и Дир, отпадает, так как великий водный путь из «варяг в греки» уже начал складываться, уже установились киевско-новгородские связи, прослеживаемые по вещественным памятникам и кладам монет, а это не могло не привести к естественной тяге «восточных варваров к восточному Риму» (К. Маркс), а следовательно, к походам русских дружин на византийские владения.

И если переход Аскольда и Дира из Новгорода в Киев не вызывает у скептиков сомнений, не вызывает даже сомнений поход аскольдовых дружин на Византию, то почему надо отказать в этой возможности Бравлину?

«Житие Стефана Сурожского» в этой своей части, как показали труды В.Г. Василевского, — памятник не менее правдивый и ценный, нежели наши древнейшие летописные своды.

Высказанное выше — лишь предположение, хотя и строящееся