Через неделю «в суд был вызван индеец Квамис, слуга Элайджи. Когда он не явился, шериф приказал привести его силой, но индейца нигде не нашли. Два судебных пристава стучали в дом Элайджи Биллингтона, но им никто не ответил. Дом был заперт на замок и опечатан, войти без санкции прокурора приставы не могли, а санкции не было». Поиски индейца среди людей его племени, живущих в Данвиче и к северо-западу от Аркхема, не дали результата; индейцы ничего не знали о Квамисе и не желали знать, а двое из них даже утверждали, что «такого человека среди нас нет и никогда не было».

Наконец шериф опубликовал отрывок из последнего письма Друвена, которое тот начал писать вечером, накануне своего загадочного исчезновения, то есть примерно семью месяцами ранее. Письмо было адресовано преподобному Уорду Филлипсу и носило «следы явной спешки», как сообщала «Газетт». Письмо обнаружила квартирная хозяйка Друвена, которая и передала его шерифу, а тот счел нужным сообщить о нем только сейчас. Вот его текст:

«Преподобному Уорду Филлипсу,

Баптистская церковь,

Френч-Хилл, Аркхем

Мой почтенный друг!

Меня переполняет ощущение полной невероятности того, что происходит со мной, переполняет до такой степени, что моя память отказывается воспроизводить те события, свидетелями которых мы стали сегодня ночью. Я ищу и не нахожу им объяснения; кроме того, я все больше думаю о человеке, пригласившем нас в гости, – этом страшном Биллингтоне; меня все сильнее тянет вернуться в его дом. Не знаю, каким образом, может быть, с помощью магии или какой-то отравы, которую он подмешал нам в еду, но он явно околдовал нас. Не поминайте меня лихом, мой добрый друг, но я решительно намерен вспомнить все, что мы видели в круге из камней в том лесу; я должен торопиться, ибо с каждой минутой память моя слабеет…»

На этом письмо обрывалось. «Газетт» опубликовала его так, как оно было написано; обычные в таких случаях комментарии редактора отсутствовали. Окружной шериф заявил, что, как только Элайджа Биллингтон вернется из Англии, ему придется отвечать на вопросы; вот и все. Далее шло сообщение о доставке тела несчастного Друвена в Аркхем, а после – письмо преподобного Уорда Филлипса, в котором он сообщал, что, по словам его прихожан, имевших несчастье жить поблизости от Биллингтонского леса, крики оттуда больше не доносились; таким образом, с отъездом Элайджи Биллингтона в Аркхеме наступила тишина.

Дьюарт просмотрел выпуски газет примерно за полгода, но имени Биллингтона в них больше не встречалось, и тогда он решил немного передохнуть, тем более что от долгого чтения у него заболели глаза. Было уже за полдень, наступало время ланча, и Дьюарт, хотя и не был голоден, решил, что пора бы перекусить и дать отдых глазам. Все прочитанное окончательно поставило его в тупик. С одной стороны, он был разочарован; он-то ожидал, что еще немного, и ключ к разгадке будет найден, но нет – вместо этого появились какие-то неясные намеки, которые только запутывали дело, уподобляя его загадочным записям, какие Дьюарт совсем недавно разбирал в библиотеке Элайджи Биллингтона. Газетные сообщения не содержали практически ничего конкретного, их можно было трактовать как угодно. Косвенным доказательством можно было счесть только записи в дневнике Лабана о тех же криках, что соседи Элайджи Биллингтона слышали в лесу. Самого же Биллингтона газеты изображали как негодяя, человека вспыльчивого, прямолинейного, чуть ли не разбойника, бросавшего вызов всем, кто смел выступить против него; вместе с тем Элайджа легко выкручивался из любой ситуации, хотя Уорду Филлипсу все же удалось пару раз припереть его к стене. Можно было не сомневаться, что книга, о которой столь грубо высказывался Элайджа, была «Чудесами магии на обетованной земле Новой Англии»; и хотя в суде по этому поводу не было никаких заявлений, можно было легко догадаться, что самый ярый критик Элайджи, Джон Друвен, исчез неспроста. Более того, много вопросов вызывало и его последнее незаконченное письмо. Совершенно очевидно, что Элайджа что-то подсыпал в еду, которую затем предложил своим непрошеным гостям – «комиссии по расследованию», для того чтобы они начисто забыли что-то такое, чего не должны были видеть, и чтобы затем не могли выдвинуть обвинения в суде. Было в этом письме и кое-что еще: слова «меня все сильнее тянет вернуться в его дом». Поразмыслив над ними, Дьюарт пришел к неприятному выводу, что у его предка было какое-то средство, с помощью которого он заставил своего непримиримого оппонента прийти в его дом, после чего умертвил его – разумеется, позаботившись о том, чтобы вовремя исчезнуть со сцены.

Конечно, все это было лишь предположениями, но тем не менее Дьюарт обдумывал их все время, пока шел лесом в свою усадьбу; придя домой, он снова начал просматривать бумаги, которые читал всю прошлую ночь, пытаясь отыскать хоть какую-то связь между Ричардом Биллингтоном и грозным Элайджей – не родственную, ибо они несомненно были кровными родственниками с разницей в несколько поколений, а связь, возникшую в силу обстоятельств и невероятных событий, описанных в архивных документах и газетных сообщениях. Дьюарт уже не сомневался, что эта связь существует, поскольку не мог быть чистым совпадением тот факт, что люди, которых разделяли сто лет времени и расстояние всего в несколько миль и которые называли свое местожительство один – «Нью-Даннич», а другой – «Данвич» и «Биллингтонский лес», упоминали одно и то же «кольцо из камней» сродни каменным столбам друидов, окружавшее башню на маленьком островке посреди одного из притоков Мискатоника.

Приготовив несколько сэндвичей и рассовав их по карманам вместе с апельсином и фонариком, Дьюарт вышел из дома, чтобы еще засветло обойти болото и выйти к башне. Вскоре он уже был на месте, проник внутрь башни и внимательно огляделся. От основания башни вдоль ее стены вела вверх очень узкая и крутая спиральная лестница, сделанная из грубо обтесанных камней, по которой Дьюарт, рискуя свернуть себе шею, начал медленно подниматься, попутно разглядывая примитивные и все же впечатляющие украшения, вырезанные на ее ступеньках, – барельефы, повторяющие один и тот же рисунок. Лестница заканчивалась маленькой площадкой, расположенной так близко к крыше, что Дьюарту пришлось забираться на нее чуть ли не ползком. Осветив площадку фонариком, он увидел такой же барельеф, что и на ступенях лестницы; нагнувшись, Дьюарт всмотрелся в вылепленный на нем рисунок: сложное нагромождение концентрических кругов, от которых исходят прямые лучи. На первый взгляд рисунок мог показаться странным переплетением линий, но затем, когда Дьюарт присмотрелся внимательнее, линии начали складываться в некое изображение. Дьюарт посветил фонариком вверх.

Раньше, когда он разглядывал внутренность башни, стоя на полу, ему казалось, что на одном из участков крыши есть какой-то рисунок, который появился сравнительно недавно. Теперь он понял, что рисунок сделан на большой известняковой плите, в точности повторяющей форму и размеры площадки, на которой он сейчас находился. Однако изображено на ней было не то же, что на барельефах; на этот раз Дьюарт увидел звезду, в центре которой красовался коряво нацарапанный огромный глаз, и даже не глаз, а кривой ромб, из которого вырывалось что-то вроде языков пламени или, возможно, столб огня.