чем протиснулось остальное туловище. Головы, вытянувшись, чуть не задели висевший на потолке кабель. Возможно, именно эта тварь и погубила бангкокский анклав. Наги такого размера – потенциальные разрушители анклавов: если не остановить ее сразу, пока она не проникла за защиту, то, оказавшись внутри, она начнет разносить все на своем пути.

И именно это она устроила бы здесь, если бы ей дали такую возможность. Я уже собиралась подать знак Лю, чтобы та сыграла соло – таков был наш план на тот случай, если бы мне пришлось отвлечься и уничтожить какую-нибудь особо опасную тварь. Но, прежде чем я успела это сделать, Орион оттолкнулся от пола и бросился головой вперед прямо в среднюю пасть. Нага замерла, и в следующее мгновение Орион прорубил отверстие у нее в основании шеи и вихрем вырвался наружу. Во все стороны полетели неаппетитные куски плоти, кости и кровь. Три головы плюхнулись в толпу прочих злыдней и исчезли; нагу сожрали меньше чем за минуту.

Орион приземлился посреди бурлящего потока, продолжая вращаться, и злыдни расступились. Он стоял, сверкая глазами, даже не особо запыхавшийся, с таким видом, как будто всего лишь слегка размялся. Прежде чем снова броситься в бой, Орион одарил меня беглой улыбкой.

Через пять минут зал покинули последние младшеклассники, и настала очередь среднеклассников. Злыдни сжали созданный Элфи туннель, так что протиснуться по нему едва мог один человек, и у нас осталось пятнадцать минут, поэтому мы плюнули на номера, и все просто бежали к воротам, как только оказывались в голове очереди. Я не знала ребят, которые покидали зал; это была сплошная река незнакомых лиц. Я никогда с ними не общалась, не сидела рядом на занятиях. Даже если в столовой отчаяние вынуждало меня занять место среди младших, я обычно не поднимала головы. Теперь я никого не узнавала.

Приближаясь к голове очереди, некоторые смотрели на меня, и на их лицах я видела свое отражение – точнее, зеленоватый свет вокруг и сияние маны, которое придавало коже золотисто-бронзовый оттенок; только из глаз, изо рта и из-под ногтей она вырывалась более яркими потоками, превращая меня, стоявшую на возвышении, в пылающий светильник. Ребята пригибались и торопливо бежали мимо, и я вспомнила слова Ориона: «Они нормальные люди, а мы нет». Возможно, он был прав, но меня это уже не смущало. Я не знала этих нормальных людей и, вероятно, никогда бы и не познакомилась с ними, но каждый из них представлял собой историю, у которой откладывался несчастливый финал: на его месте я собственноручно написала одну-единственную строчку: «А потом они вышли из школы».

Столько человек уже ушло живыми – и столько злыдней явилось в школу. Злыдней, которые уже никого не могли убить во внешнем мире. Я страстно хотела, чтобы они пришли, чтобы повиновались моему приказу, и мое желание подкрепило чары. Поток маны к тому времени уже должен был заметно ослабеть – ушла почти половина старшеклассников, забрав свою ману с собой. Но хоть я и почувствовала, что река маны слегка колеблется – первоначальное ощущение прилива отступило – но тут же нахлынула новая волна. Поначалу я не поняла, что это такое, а потом смутно услышала крики ужаса: орда злыдней прошла по всей школе, и авангард врезался в баррикаду.

Мне нельзя было замолкать, но я наблюдала за их атакой, скованная страхом, – это произошло слишком быстро, на десять минут раньше запланированного. Сначала тварей было две-три, потом десять, а потом почти сразу возникла плотная стена злыдней, и все они, сбившись грудой, ревели, шипели, рвали друг друга в отчаянной попытке дотянуться до Ориона и пробиться мимо него к нам.

Те, кто еще оставался в зале, напряглись; не будь они плотно сбиты в очередь, ограниченную потоком злыдней, ребята бросились бы бежать, я в этом уверена. Мы надеялись – мы рассчитывали, – что Орион продержится минуту-другую, не дольше, но еще примерно четверть ребят ждала в очереди, а такую массу злыдней не сумел бы остановить ни один маг. Это была не обычная орда обитателей выпускного зала, а целое море – неудержимое, неостановимое, – и Ориона бы просто задавили числом.

Но сдаваться без боя он не собирался.

Первая волна нахлынула на него и погибла так быстро, что я даже не заметила, как именно он их убил; а дальше я наблюдала за ним с непреходящим отчаянием, корчась от муки, готовая… сделать хоть что-то, что угодно, в таком же неистовстве, как в ту минуту, когда я смотрела на Нкойо, стоя за дверью спортзала. Следующая волна накрыла Ориона, и несколько тварей прорвались дальше, но далеко не убежали: он выскочил из массы мертвых тел, по-прежнему сияя дурацкой улыбкой, поймал удиравшую шерву за крысиный хвост и потащил ее, бешено извивающуюся, за собой, прежде чем без передышки броситься обратно в гущу схватки.

Мана так и прибывала – это была уже не волна, а океан.

– О боже, – донесся до меня приглушенный голос Хлои.

Мельком бросив на нее взгляд, я увидела, что она, и Магнус, и другие нью-йоркские выпускники еле держатся на ногах от прилива энергии. Разделитель маны у меня на запястье ярко светился, как и у них, и они хватались за стоявших вокруг ребят, за всех, кому нужны были силы, и буквально накачивали их маной – маной, которую Орион принялся вливать в общий запас. Злыдни по-прежнему гибли так быстро, что это казалось сном – как будто они рассыпались в прах, едва успев приблизиться к Ориону.

Даже после признания Хлои я, в общем, так и не поверила, что все ньюйоркцы целых три года бесплатно пользовались маной, которую добывал Орион; я не понимала, отчего он жалуется на нехватку сил. Но теперь он наконец-то наполнился маной до краев – ее было столько, что он мог делиться с другими, – и до меня дошло. Я запоздало сообразила, что Орион никому не давал понять, как ему скверно, хотя располагал лишь жизненно необходимым минимумом. Все, что он совершил в минувшем году, он сделал в состоянии истощения – я сама такой была, пока не надела на руку разделитель Хлои. Орион провел выпускной год – время, когда наши силы расцветают, – практически без маны.

И вот теперь, когда он наконец ее получил, я поняла, что Орион имел в виду – потому что бой давался ему без малейших усилий. Он не боролся за жизнь мрачно и отчаянно, считая каждую каплю маны, как песчинки в часах. Каждое движение, каждый взмах меча, изящный и смертоносный,