Все ели молча. Даже забыли поблагодарить хозяек. Бабушка два раза вскакивала к чайнику, который еще повторно не закипел. Ребята собирались уехать сразу после обеда, чтобы успеть к вечернему поезду. В Хельсинки у них есть полтора дня. Что они будут там делать, меня не интересовало и я не спрашивала. Они подарили нам пять дней — и на том спасибо. И перед разлукой лишним днем все равно не надышишься. Тем более в феврале мы точно увидимся. Еще и при очень радостных обстоятельствах.

Возможно, именно поэтому мы простились довольно сухо. И даже после исчезновения за елками габаритных огней Фольксвагена, мои глаза остались сухими — я отпускала Мишу со спокойным сердцем. Все тревоги оставались у меня за спиной. Слава молчал и шурудил кроссовкой гравий. Его надо было чем-то занять, и я обернулась к нему.

— Слава, я хочу в сауну.

Он качнул головой. Мы так и не включили ее — Эйлин отнекивалась. Наверное, стеснялась идти с Мишей, а со мной и подавно. Я не стеснялась ничего. Даже того, что до ужина еще было очень далеко.

Муж покорно отправился исполнять мою просьбу, а я прошла на кухню, чтобы попросить маму оставить в покое посуду — для этого существуют посудомоечные машины, и у нас она новая, между прочим.

— Вы когда поедете домой?

Мать знала, что я купила для себя билет только в один конец. А как иначе я могла поступить — я никогда раньше не отправляла мужа на машине одного. Хотя в момент покупки я долго сомневалась взять ли билет туда-обратно.

— Вас на поезд отвезем и поедем дальше.

Так что уезжали мы завтра, и я еще раз проверила все счета и попросила мужа отконвоировать меня к соседу. Надо было попрощаться — завтра он будет на работе — и попросить звонить нам, если они вдруг заметят в доме какие-нибудь проблемы.

— Когда теперь приедете? — спросил Томми.

Я стрельнула глазами в сторону Славы и сказала:

— Как всегда, на Новый год. В Рождество Слава, скорее всего, еще будет работать.

К дому мы возвращались медленно и не только из-за моей больной ноги. Мне мерещились голоса детей, и только сейчас глаза начало пощипывать. Откроешь дверь — и никого. Поэтому я поспешила в сауну — там Мишка в этот свой приезд не побывал.

— С тобой посидеть?

Я мотнула головой и отказалась. Мне вдруг захотелось одиночества. А через секунду, когда Слава еще не закрыл дверь, я крикнула:

— Нет, останься… — И, кажется, покраснела не от жары. И точно оправдываясь, добавила: — Вдруг я не сумею слезть с полки?

Слава вышел, чтобы раздеться, и вернулся ко мне абсолютно голым.

— Яна, только не вздумай реветь.

Я снова мотнула головой, точно говорила — не буду. Но я ведь не говорила — я не могла ему такое пообещать. На душе было пусто. Ужасно. Хотя головой я и понимала, что все правильно, что все так и должно быть.

Я вжалась лицом в горячую полку и отвернулась к окошку, чтобы Слава не видел моих мокрых глаз. Но он видел все. Поэтому опустил мне на спину руку и принялся пересчитывать мне позвонки. И гладил так, пока рука не начала скользить от покрывшей тело испарины.

— Скажешь, когда захочешь выходить.

Он откинулся затылком на нагретую стену. Я не поднимала головы от лежанки, я просто знала, что он так сделает. Он всегда принимал в сауне такую позу.

— Яна, хватит жариться. Или ты там спишь?

Он даже тронул меня за плечо, но я не пошевелилась.

— Яна, ну в чем теперь дело?

Я села. Протянула к нему руки. Плечи такие же влажные, как и у меня.

— Янусь, не сходи с ума…

Он попытался увернуться от моего поцелуя, но от моего поцелуя увернуться было невозможно. Моя нога стала уже буромалиновой в крапинку и я поспешила спрятать ее за спиной мужа, взгромоздившись ему на колени.

— Яна…

Я знала, что он противится для галочки. И обязательно поймает меня, когда я заскольжу по его ногам вниз. Потерять вторую ногу я не могу. Тогда меня точно придется носить на руках. А что? Даже хорошо… Но Слава, видимо, так не думал и крепко держал меня у своей груди. И не только у груди…

— Янусь, тебя чего на экзотику тянет?

Он поймал пальцем каплю, сорвавшуюся у меня с груди, и опустил ее в углубление моего пупка.

— Я же объяснила тебе, что этим люди занимаются вне зависимости от времени и места, если присутствует обоюдное желание…

А желание было и никуда не исчезало. К счастью, Слава не нагрел сауну до максимума — моя кровь и так превратилась в крутой кипяток, а тело в мягкий воск, струящийся сквозь его распластанные по моим бедрам пальцы. Наши губы были солеными не от слез, и я была рада, что мы удержали эту боль внутри и выпустили наружу иные чувства. А потом был душ, ледяной, вернувший нас в проблемный мир. Мир, в котором самых близких людей разделяют тысячи километров и толщи омывающих земной шар вод. Но куда страшнее — недосказанные слова, которые с каждым вздохом все настойчивее рвутся наружу.

И Славку прорвало. Через час, после того как мы посадили моих родителей на поезд в Питер.

— Яна, я все эти дни наблюдал за тобой и Эйлин…

Мое сердце замерло. Вот оно, началось…

— Тебе реально будет хорошо, если ты сможешь делиться с кем-то тем, что умеешь, на постоянной основе. Ну и… В общем, ну как ты представляешь себе встречу Нового Года? Вдвоем на острове? Ну ладно, с тещей и тестем… Ну, а снегоходы-то кому?

Он не повернул ко мне головы. Продолжал смотреть прямо на пустынную дорогу. Но я все равно отвернулась к елкам.

— Слава, а можно ее просто взять на каникулы?

Я это говорю? Я? Ни кто-то другой, а я?

— Спроси Николая. Я подпишу любые бумаги. На каникулы, слышишь? Мы устроим этому ребенку настоящие новогодние каникулы… Рождественскую сказку.

Я не отрывала взгляда от бегущей за окном зеленой полосы. Я боялась встречи со взглядом Березова.

— А потом снова в детдом, да? Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь?

Я повернула голову. Он продолжал смотреть ровно вперед.

— Я-то понимаю, а вот ты, походу, нет.

— Я прекрасно понимаю, что делаю. И какую ответственность кладу тебе на плечи. В первую очередь, тебе. Но я знаю эти плечи, они сильные. И я видел тебя с Эйлин и снова это повторю: ты найдешь с девочкой общий язык. Думаю, что Лена в четырнадцать, что Эйлин в свои двадцать, или сколько ей там, одинаковы.

— Одинаковые… — я, кажется, прокусила себе губу, чтобы замолчать, но не замолчала. — Ты поставишь в спальне замок? Или будешь запираться в сауне… Хотя у нас там точно нет задвижки…

— Яна…

Он обернулся, но отвернулась я — к окну.

— Ты не понимаешь, что такое девушка в доме. Ты забыл, наверное, как мы играли в потише, в побыстрее и пока никто не видит, когда Юля переехала к нам. Забыл? А я помню. Тогда и начались наши проблемы.