— Что это за человек?

Они уже покинули Росенборг и стоят в одном из зданий, образующих защитную линию вокруг Тьёхусхавена, глубоководной гавани, где сейчас стоит на якоре «Три короны». Они смотрят вниз, на огромный корабль, окруженный несколькими небольшими судами, и Питеру Клэру вспоминается путешествие в Нумедал и музыка, которую его оркестр исполнял на палубе при свете звезд. Он показывает рукой на «Три короны».

— Король Кристиан, — говорит он, — чем-то похож на этот корабль.

— На большой?

— Да. Это самый большой корабль во флоте Его Величества и такой же прочный, как те, что можно повстречать в океанах. Я на нем плавал, и мне известна мощь его парусов и прочность корпуса. Но при всем том видите его яркую раскраску и замысловатую золоченую резьбу? Страсть Короля к золоту мира порой не дает почувствовать силу, которая под ней скрывается.

— Золоту мира? — спрашивает Понти. — Что это означает?

— Роскошь, — отвечает Франческа.

— Не только, — говорит Питер Клэр. — Король мечтатель, вот что я имею в виду.

После недолгого молчания Франческа поднимает глаза на Питера Клэра и говорит:

— Король должен мечтать. Кто не мечтает, ничего не добивается.

— Согласен, — говорит Питер Клэр. — Но разумеется, не все мечты Короля осуществились, а многим и вовсе не суждено осуществиться — именно это его и удручает.

Франческа молчит. Вид, открывающийся с высоты Тьёхусхавена, пленяет и завораживает. Далеко внизу под ними раскачиваются высокие мачты, и кажется, будто они балансируют на самих кораблях и в любую минуту могут взлететь, подобно птицам.

Пока Синьор Понти о чем-то справляется у землемера Его Величества, Франческа обращается к Питеру Клэру с просьбой устроить для нее конную прогулку по лесу Фредриксборга. Она говорит, что слишком долго пробыла в закрытых помещениях — в корабельных каютах, экипажах, высоких, лишенных света комнатах — и мечтает подышать «воздухом, похожим на воздух Клойна, холодным и сладостным».

Эта просьба вызывает в душе Питера Клэра целую бурю сомнений; он не знает, на что решиться, как с первого же дня приезда Франчески не может решить, заключить ли ее в объятия или постараться найти слова и рассказать ей про Эмилию.

Он знает, что Графиня почти сразу заметила его нерешительность и, возможно, не зная ее причины, наблюдала за тем, как он то приближается, то удаляется от нее, делает вдох, чтобы заговорить, но остается безмолвным, ловит ее взгляд и вдруг отводит глаза. Несколько раз она просила его поговорить с ней.

— Конечно, нам надо поговорить, — ответил он. — Но, Франческа, вы должны понять, что я не распоряжаюсь своим временем, репетиции длятся долго, к тому же меня в любую минуту дня и ночи часто вызывают играть для Его Величества.

— Почему только вас? — спросила она и увидела, что он краснеет.

— Король дал мне прозвище. Он зовет меня своим «ангелом».

— Его ангелом!

— Вам, конечно, может быть смешно. Смейтесь, смейтесь. Немецкий виолист Кренце находит это чрезвычайно забавным, как, впрочем, и все остальные. Это действительно забавно. Но я не могу позволить себе так к этому относиться. Я дал Королю обещание, и у меня нет иного выбора, нежели его выполнять.

— Какое обещание?

— Этого я не могу вам сказать.

— А почему у вас «нет выбора»?

— Потому что я поклялся…

— И если вы поклялись, то ваше слово нерушимо? В чем вы поклялись в Клойне, Питер Клэр?

— В чем же я поклялся, Франческа?

— Когда мы услышали крик совы. Вы сказали, что, если я вас позову, вы придете.

Питер Клэр смотрит на нее. Он не помнит, что произнес именно эти слова, но помнит, что чувствовал нечто подобное, что на ее призыв — первой женщины, к которой он испытал всепоглощающую страсть, — всегда будет откликаться часть его существа. И он вновь должен отвести от нее взгляд и сделать вид, будто отвлекся чем-то за окном или вспомнил о поручении, которое забыл выполнить. Он понимает, что ведет себя с Франческой как последний трус и в душе торопит день ее отъезда.

Питер Клэр соглашается съездить в лес.

Соглашается, ибо он не прочь галопом промчаться через Фредриксборгский лес и лететь дальше, словно убегая от собственной жизни. Если он не может бежать в Новый Свет, как он мечтал о том ночью, когда услышал рассказ про казнь, то, по крайней мере, может скакать, пока не выбьется из сил, и обрести в этом своеобразное забвение.

Он выбирает сильных животных, совершенно не заботясь, как справится Франческа с норовистой лошадью, поскольку в воображении уже оставил ее далеко позади и совсем один скачет по лесу. Скачет до тех пор, пока не начинает понимать, что заблудился. И сознание этого приводит его в восторг.

На Франческе плащ для верховой езды и черная бархатная шляпа.

Под серым, беспросветным небом ее лицо кажется бледным, глаза большими, а губы темными. Она просит грума расправить плащ у нее за спиной, и Питер Клэр отмечает, что тот выполняет свою задачу с такой осторожностью, словно руки его никогда еще не касались бархата, не седлали лошадь для женщины столь прекрасной, как Графиня ОʼФингал.

В ее красоте — которую она подчеркивает эффектным расположением складок плаща и прямой, бесстрашной посадкой — Питер Клэр видит продуманный упрек в свой адрес. Ее красота спрашивает его, как может он быть настолько скуп, чтобы сопротивляться ей. Напоминает ему, что очарование очень часто торжествует победу над сомнением, и так будет до скончания веков.

Как Питер Клэр и предполагал, они едут быстро, однако Франческа держится с ним нога в ногу; изредка бросая на нее взгляд, он видит, что она смеется, и знакомый звук ее смеха действует на него как музыка.

Он первый замедляет бег коня, переводя его сначала на легкий галоп, а затем на рысь. Они приближаются к просеке, и Франческа мчится к ней галопом. Она не останавливается и даже не замедляет бег, а только кричит, чтобы он нагонял. Совершенно ясно, что скорость возбуждает ее, и ей хочется продолжать бег тем же смелым аллюром.

Итак, теперь галоп становится чем-то вроде преследования, в котором Питеру Клэру приходится пускать в ход кнут, и ему кажется, что Франческа в развевающемся по воздуху плаще полна решимости обогнать его. Когда тропа поворачивает на север, у него на какое-то мгновение мелькает мысль отпустить ее вперед, а самому отдохнуть здесь до тех пор, пока она не соблаговолит вернуться, но гордость заставляет его продолжать преследование, гордость, все возрастающее возбуждение и внезапно вспыхнувшее жадное любопытство — не ведет ли его Графиня к некоему заранее определенному месту, которое лишь она способна отыскать.

Его конь весь в мыле, но Питер Клэр знает, что он не споткнется, даже если устанет. Это те самые Арабские скакуны, которых Король использует на турнирах, потомки тех, на которых он и Брор Брорсон некогда скакали по этому лесу. Стройные и неутомимые, как танцоры, с крепкими сердцами и сильными ногами. Они будут послушны седоку, пока не упадут.