Наконец вернув пустой ковш, Иппон с трудом перевел дух и сказал, потирая грудь:

– Чуть не спалили меня, канальи… Что это было?

– Лекарство, ваша милость, от холодной немочи – вы на него сами указывали. Может, еще спину растереть?

– Не надо спину, – отмахнулся тот и снова сел в кресло. – Подбросьте хвороста в камин да пожрать принесите. И пусть сержант Ваттанен доставит какой-нибудь мундир, а то мне одеться не во что, я в спешке не взял никакой смены.

Солдаты переглянулись – дорф еще не знал всех новостей.

– Сержанта Ваттанена нет, ваш милость, его орки убили, – сказал один из солдат.

– Как это? – не понял Иппон, ему все еще казалось, что он бредит, как бредил в дороге, замерзая в седле.

– Орки его убили. Его и еще четверых наших.

– Орков сюда со стапелей приводили, – добавил второй солдат. – Для починки ворот, а как назад пошли, так они их и зарезали.

С минуту Иппон молча смотрел на огонь, от принятого лекарства его щеки побагровели, а нос и лоб, да и все тело оставались бледными.

– Взломайте его комнату и принесите мне мундир. Я не могу голым, я представитель конвендора…

– Да, ваша милость, сейчас же принесем! – бодро отбарабанили солдаты и убежали, надеясь поживиться сержантским добром.

А Иппон погрузился в тяжелые, похожие на страшный сон воспоминания.

Двадцать миль – не расстояние, если ехать вдоль полосы прибоя, когда океан спокоен. Лошадь бежит ровно, дорога обещает быть скучной, и дорф Иппон уже решил было, что к вечеру вернется в Тарду, но, когда он добрался до пристанища колдуна, вся его бравада куда-то подевалась.

Жилище колдуна представляло собой жалкую хижину, сплетенную из кореньев и длинных стеблей донных водорослей. Напротив входа в нее стоял врытый в песок обугленный столб. Иппон тогда еще подивился – жилище располагалось всего в нескольких шагах от воды, как же оно противостояло штормам, ведь не отстраивал же его колдун еженедельно? Сейчас, осенью, шторма бывали едва ли не каждые три дня.

Не сходя с лошади, Иппон позвал старца по имени, надеясь поскорее покончить с этим неприятным делом. Двое сопровождавших его солдат остались на безопасном расстоянии, и дорф Иппон презирал их за малодушие. Вот он – да, человек-кремень, ничего не боится, если нужно преуспеть в продвижении при дворе конвендора.

Вышел колдун. Он выглядел примерно так, как и представлял его себе дорф. Седые волосы, длинная борода, корявая палка, изображающая посох, и подвязанная веревкой шкура какого-то зверя.

«Наверно, дохлую собаку нашел», – посмеялся про себя Иппон, а вслух сказал:

– Приветствую тебя, мудрый старец. Прослышал я, что есть у тебя Золотая Латка, она очень нужна мне, и я готов заплатить за нее…

– Тебе нужна маленькая кротовая шкурка? – переспросил колдун, в его голосе Иппон услышал насмешку.

«Нужно поставить на место этого старика», – решил он.

– Принеси ее скорее, я заплачу, и покончим с этим! – чуть повысив голос, произнес Иппон. – Я представитель вердийского конвендора, и у меня мало времени – поспеши!

– Сколько же ты хоч-чишь заплатить мне за кратовую шкур-рку, притставитель вердийского конвендора? – спросил на ярити колдун, издевательски копируя вердийский акцент.

– У меня есть целых пять серебряных монет, тебе хватит их лет на пять, а то и больше.

– Пять рилли – хороши деньги, – сказал колдун, снова по вердийски. – Сейчас я принесу кротовую шкурку, ты пока никуда не уезжай.

– Шутник, – усмехнулся Иппон вслед ушедшему в хижину старику. Он оглянулся: его солдаты никуда не делись, перешептывались о чем-то, должно быть оробев при виде старика.

«Ладно, скоро все будет позади», – подумал дорф Иппон и даже зевнул, а когда закрыл рот, то обнаружил, что колдун стоит в двух шага перед мордой его лошади и держит на ладони какую-то бархатную тряпочку.

– Это она? – с сомнением спросил Иппон. – Она же вроде золотая?

В это мгновение черный цвет сменился на желтовато-красный, и бархатная тряпочка заиграла золотыми бликами.

– Да, похоже, – кивнул Иппон и, достав пять рилли, бросил их к ногам старца. – Давай свою латку сюда!

– Ты не хочешь сойти с лошади и подать мне эти деньги в руки? – спросил старик, склонив голову набок.

– Давай шкурку, и разойдемся миром. У меня еще долгая дорога назад! – начал сердиться Иппон.

Колдун сделал шаг назад, лошадь Иппона встала на дыбы и сбросила седока на песок. Тот сейчас же вскочил на ноги, но ударом неведомой силы снова был опрокинут на землю.

– Дай деньги в руки, – повторил старец, и под его пристальным взглядом дорф Иппон собрал монеты и подал старцу.

– Здесь слишком мало денег, – сказал тот капризно. Иппон достал свой кошелек и высыпал старцу еще пару рилли и какую-то медь.

– Мало, – повторил тот упрямо.

– Но у меня больше ничего нет! – воскликнул Иппон в отчаянии. – Может, еще пара медяков найдется у солдат, если тебя это устроит…

– Нет, – прервал его колдун. – Меня это не устроит. Отдай свою одежду. Я живу бедно, мне все сгодится.

– Но я не могу остаться без мундира на таком холоде!– в гневе прокричат Иппон. – Может, хочешь, чтобы я еще полаял для тебя?

– А что, и полай, – пожал плечами старик, и Иппон неожиданно для себя залился звонким лаем.

Солдаты засмеялись, но тут и сами вдруг перешли на лай.

– Снимай мундир, – четко произнес колдун, и ударивший в берег прибой окатил Иппона соленой пеной.

– Хорошо, – сказал тот и начал разоблачаться: Холода он не чувствовал, только сильное унижение, ведь солдаты все видели.

Оставив сапоги, мундир, модную харнлонскую шляпу, кинжал и меч, он остался совершенно голым.

– А теперь побегай на четвереньках вокруг столба, – приказал колдун. Иппон готов был разорвать его пополам голыми руками, однако, удержав себя, спросил:

– И сколько раз, старикашка? Пять, а может, десять?

– Две тысячи раз… – произнес старик и, развернувшись, пошел в хижину.

– Что ты сказал, ур-род? Что…

Договорить Иппон не успел, он упал на четвереньки и принялся наматывать круги вокруг обугленного столба. Солдаты снова залаяли, лошади стояли не шелохнувшись, приближался вечер, ветер с океана усиливался.

Очнулся Иппон только под утро, когда начало светать. Еще не понимая, что с ним произошло, он первым делом разглядел в предутренних сумерках большой плоский камень, на котором лежала Золотая Латка. Недолго думая дорф схватил ее, с необычным проворством поймал свою лошадь и, запрыгнув на нее нагишом, крикнул солдатам: