ведут люди, которые не особо дружны, но по воле случая живут под одной крышей. Их совместные вылазки сошли на нет, Глеб не видел в них смысла, так как они и так почти каждый вечер встречались в столовой. Приглядываясь к нему в быту, Диана удивлялась насколько он бы аккуратен и чистоплотен, несмотря на то, что домработница регулярно убирала квартиру, Глеб не обеспечивал ей много работы, если что-то сыпалось, падало, капало, он тут же убирал, вытирал, подметал, и от своих домочадцев требовал того же самого. Диана не привыкла к такому, что её отец, что Даниил не трудились убирать за собой. Когда она удивилась его аккуратности вслух, Глеб горько усмехнулся:

– У меня не всегда была домработница. Честное слово, легче приучить себя к порядку, чем потом всё разгребать.

– Ты сам убирался, когда не было домработницы?

– А кто? Ну Вовка помогал, конечно. Сейчас всё изменилось, но привычка осталась.

В быту всё было хорошо, но Диана скучала по их культурному времяпровождению. На интересные мероприятия города она ходила теперь с подругами или сестрой, и каждый раз у неё мелькала мысль, а что бы сказал Глеб про этот фильм, спектакль, выставку? Понравилось бы ему, или с присущим ему юмором он разнёс бы всё в пух и прах? Если вдруг она решится переехать, то возобновятся ли эти субботние встречи, или же они вовсе больше никогда не увидятся? С Глебом никогда не знаешь ничего наверняка…

Иногда с ней пытались знакомиться мужчины, но одному недоставало обаяния Глеба, другому ума, третьему юмора, четвертый просто был скучен. Диана поджимала губы и вежливо отказывалась от дальнейшего общения, даже сестра удивлялась и просила не строить из себя монахиню.

Первый раз, когда Глеб не пришел ночевать домой и не предупредил её об этом, она очень переживала. Звонила, не спала, но уверяла себя, что просто волнуется, не случилось ли с ним что-нибудь. Но телефон не отвечал, и Глеба не было. А когда он явился утром, слегка пьяный, помятый, встрёпанный, с красными глазами и немного вспухшими от поцелуев губами, она с порога спросила:

– Где ты был всю ночь? Я переживала, звонила.

– Я видел, что ты звонила, но я подумал, что вряд ли дома пожар, а по другим поводам, я не мог ответить, извини, мне было не до этого.

– Мог хотя бы предупредить. Я переживала.

– Да ты, никак, не спала? Дана, брось это дело, я не буду давать тебе отчеты, ты просто моя соседка. Ты тоже можешь не ночевать дома и не сообщать мне об этом, давно пора, малышка, заплесневеешь. Я пойду, часик посплю, а потом работать.

Глеб послал ей воздушный поцелуй и пошёл к себе.

Диана опустилась на кровать и обняла себя руками. Ну вот сегодня он любил другую, другая умирала от наслаждения в его объятиях. Как забыть те десять дней? У неё до сих пор кружится голова от воспоминаний, а тело требует мужской ласки, природа берёт своё, она слишком молода для вдовы. У Дианы выступили злые слёзы, она стиснула зубы, как же хочется снова испытать то наслаждение. Если бы он сейчас зашёл к ней, она бы молча скинула одежду и попросила взять её. Но он не зайдет. Отдаться что ли первому встречному? Терпеть больше сил нет.

А ночью она проснулась от жуткого крика, Диана вскочила, кричал Вовка нечеловеческим голосом. Она выбежала в прихожую, дверь в комнату Володи была открыта нараспашку. Там уже был Глеб, он пытался успокоить брата, но тот метался, кричал и не давался в руки.

– Диана, хорошо, что пришла, мне нужно подготовить ему укол. Посмотри за ним, только близко не подходи, он не в себе. Я очень быстро.

Глеб убежал на кухню, растерянная Диана осталась стоять на пороге:

– Глеб, она бьёт меня, она ударила меня в живот и по голове, мне больно!!! – орал Вова. – Глеб, помоги, почему она бьёт меня?! Я просто хочу кушать! Я просто взял кусок хлеба, кровь, всюду кровь…

Глеб вернулся, быстро скрутил Вовку и сделал ему инъекцию. Всё плача, то прося кушать, то прося не бить его, Вовка заснул.

– Ну всё, – сказал Глеб, – теперь проспит до утра, завтра будет вялым, но спокойным. Иди, ложись, я с ним посижу часик.

– Можно посидеть с тобой? Сварить кофе?

– Если несложно.

Вскоре Диана принесла две чашки кофе.

– Что с ним? – спросила она. – И что делать, если приступ, а тебя нет?

– Сам успокаивается, я же не могу с ним быть постоянно, покричит, поплачет, и заснёт, идти в таком состоянии он не может, на его окнах нет рукояток, чтоб не вышел в окно ненароком. А так, разобьёт, порвёт чего-нибудь, ну что ж поделаешь? Вообще они довольно редко случаются, он пьёт препараты, они помогают. Иногда страхи детства нахлопывают.

– Кто его бьёт? Почему он просит кушать?

– Травмы детства, не обращай внимания.

– Мама?

– Нет, мама нас и пальцем не тронула. Материнской руки мы не знали, ни побоев, ни ласки, ни доброго слова. Ты всё равно не поймёшь, у тебя нормальная семья, любящие родители, не заморачивайся, всё в прошлом.

– Я всегда думала, что вы с детства живёте в этой квартире, у вас всё есть.

– Мы, правда, живём здесь с тех пор, как маме понадобилась жилплощадь, и она вспомнила, что когда-то сдала своих двойняшек в детский дом, нас привезли сюда. Конечно, это коммунальная квартира была, мать выкупила её, когда нам лет одиннадцать было.

– Детский дом? Коммуналка? Серьёзно? Я честно думала, что ты всю жизнь в роскоши.

– Ну большую часть жизни, так и было.

Вовка застонал и попросил хлебушка. Глеб сходил на кухню, принёс ему горбушку, Вовка взял её в руки и снова заснул. Диана непонимающе смотрела на Глеба.

– Вроде не блокадные дети, – горько улыбнулся Глеб, – а брат всё ещё иногда просит хлеба, хотя давно ест, как на убой, в этом не ограничиваю.

– Но почему? В детском доме не кормили и били? Глеб, пожалуйста, расскажи мне, оказывается я ничего о тебе не знаю.

– Ты и, правда, мало чего обо мне знаешь. Если интересно моё детство, расскажу. Мама уехала в Америку, бросила нас на няньку, про которую не потрудилась ничего узнать. Бывшая заключённая, алкашка, надо было где-то жить и вот согласилась приглядывать за нами…

Глеб медленно, со всеми подробностями рассказал о двух годах издевательств, голода, о том, как он пытался защищать Вовку, какой горькой и страшной была их жизнь, пока не выгнали няньку.