– Ребенку не повредит, что ты так сильно утягиваешь его? – спрашивает Нед.

– Не думаю. Я скрывала Тедди до последних месяцев, – говорю я.

– Как же хорошо, что теперь я рядом. – Он зарывается лицом в мою теплую грудь. – Наверное, я самый счастливый узник этих стен.

Я усмехаюсь.

– Не вырезаешь надписи в камне? Не считаешь дни?

– Я молюсь о нашем освобождении, – серьезно отвечает Нед. – И думаю, скоро мы выйдем отсюда. Королеве придется собрать парламент, если она хочет получить денег на армию во Франции. А парламент не выделит средства, пока Елизавета не назовет наследника. Она в ловушке. С кануна крещения все члены Тайного совета проводят секретные собрания, и большинство голосов за тебя.

Я вздыхаю.

– Они признаю́т наш брак?

– И всегда признавали, – заверяет Нед. – Только прежде не решались перечить ей. В любом случае, нас заставили поклясться, что мы женаты, перед самим архиепископом Кентерберийским, который все записал для королевы Англии. Архиепископ слышал наши свадебные обеты. Какие еще нужны доказательства? Теперь в этом никто не усомнится.

Я громко смеюсь.

– Как я не подумала! Вот глупцы! Хотели подловить нас, а попались сами.

– Глупцы, – повторяет он с восторгом влюбленного в объятиях любимой. Никто и ничто больше не важно для нас, сплетенных в постели полунагими телами, в которых отражается мерцание пламени. – Глупцы в глупом мире, изгнанники – а нам все радость.

Мария приносит свежеиспеченный хлеб в форме человечков с глазами-смородинками – подарок для Тедди из королевской пекарни. В ее руках полно небольших гостинцев.

– Боже, откуда все это? – спрашиваю я.

Она со смехом высыпает дары на стол.

– Люди узнавали меня, когда я шла по городу, и просили передать вам разные вещи. Меня окружила чуть ли не целая толпа. Комендант сейчас проверяет все то, что нес мой охранник, на предмет записок.

– Еще подарки?

– Всякие игрушки и сувениры. Народ любит тебя. Все кричали, что тебя надо отпустить и позволить тебе жить с твоим супругом. Вся Англия уверена, что ты не сделала ничего плохого и должна выйти на свободу. Все до одного, я серьезно, – от придворных дам до шлюх из Смитфилда.

– Они выступают за меня?

– Думаю, они организовали бы шествие в твою поддержку.

Мы молча переглядываемся.

– Никаких шествий, – тихо прошу я. – Во всяком случае, слава богу, что ты не подхватила оспу, – добавляю, целуя ее. Мне неудобно наклоняться, и она сразу это замечает.

– Да, такую малютку, как я, болезнь быстро бы подкосила, – говорит сестра. – Что с тобой такое? Спину повредила?

Когда она устраивается на стуле, я подношу палец к ее рту, призывая к тишине.

– Я жду ребенка, – шепчу ей на ухо.

У Марии округляются глаза.

– О боже, как? – спрашивает она, едва я убираю руку от ее лица.

Я смеюсь. Мария всегда думает о практической стороне дела.

– Раз уж мы признаны виновными, комендант пускает Неда ко мне почти каждый вечер, – отвечаю я. – Мы подкупаем стражей и проводим ночи вместе.

– И когда он должен родиться?

– Точно не знаю. Думаю, скоро – через месяц или около того.

Сестра выглядит встревоженной.

– Катерина, нужно держать это в секрете, потому что при дворе все обсуждают тебя. Люди, выступающие за твое освобождение, сорвутся с цепи, если узнают, что ты ждешь второго ребенка. Они штурмом возьмут Тауэр, и охрана будет вынуждена открыть ворота. Полагаю, Елизавету заставят объявить тебя преемницей трона, признать твой брак действительным, а твоего сына – бесспорным наследником.

– Правда? Я знаю, что лорды советуют ей выбрать меня…

– Она посещала парламент, а на церковной службе сам настоятель упомянул в проповеди, что она должна выйти замуж! Обе палаты, одна за другой, заявили, что Елизавета обязана выбрать наследника. Кандидатура Роберта Дадли, названного ею на смертном одре, их не устраивает. Она зашла слишком далеко. Потеряла верность лордов и парламента из-за своей ошибки. Королева говорила с членами совета довольно открыто и заявила, что это должен быть ее выбор, а они решительно потребовали от нее замужества и рождения либо объявления наследника, не желая потакать ее капризам.

– Не может быть! – удивляюсь я.

– Что творится при дворе, даже не описать. Она вызвала Генри Фиц-Алана, и тот при всех фрейлинах сказал ей прямо в лицо, что если королева будет действовать под влиянием страсти, то он вместе с остальными лордами положит этому конец.

– Он посмел сказать ей такое?

– И не он один. Все стало сложно после ее болезни. Не представляешь, насколько изменилась ситуация. Ей кажется, что она подставила саму себя. Люди видели, как сильно она любит Дадли, и вот королева поставила его выше блага королевства. И лорды, и советники считают, что Елизавета предала страну. Теперь ей не доверяют. Никто не мог предположить, что она зайдет настолько далеко и передаст Англию в правление Дадли. Все считают, что она опозорила себя и подвела народ.

– Что она ответила Генри Фиц-Алану?

– Она была в ярости, жутко сердилась, а потом расплакалась. Никто такого раньше не видел. Мы с остальными придворными дамами не знали, что делать. Из-за слез она потеряла дар речи, так что Фиц-Алан просто поклонился и ушел, королева же бросилась в спальню и хлопнула дверью, как недовольный ребенок. Не выходила из комнаты весь день, но за Фиц-Аланом больше не посылала.

Я смотрю на Марию. Рассказ о том, как Елизавета превращается в гневную девочку вместо повелевающей королевы, меня поразил.

– Боже, она потеряла свою мощь, – с изумлением говорю я. – Раз Фиц-Алан может так ее отчитывать, она больше не указ своему двору.

– Как и Роберт Дадли. Я упоминала, что, будучи при смерти, она завещала целое состояние его камердинеру?

– Тамворту? – спрашиваю я, вспоминая мужчину, который встал с постели и без лишних вопросов пошел караулить дверь, словно делал это не в первый раз.

– Будучи при смерти, – повторяет Мария. – Теперь все уверены, что он и правда сторожил дверь, пока она была с Дадли. Она совершенно опозорена, да и Роберт тоже.

– Никто не поддерживает его в качестве протектора?

– Ни один человек, – с презрительным выражением лица отвечает Мария. – Даже он сам высказывается в пользу Генри Гастингса, но лишь из-за их родства. Дадли не смеет требовать себе такой титул. Королева приняла решение в бреду из-за жара, и это только доказывает, что перед смертью она думает об одном – как бы оставить королевство любовнику и скрыть их тайну, подкупив камердинера.