— Да ничего подобного, — кричал Семен Письман. — Их было человек десять. И они ничего не могли с ним сделать. Если бы сзади не стукнули ломом по голове, он бы их поубивал там.

— Откуда лом-то? — усмехнулся Мухомеджан. — Кто с собой лом на такое дело берет? Там невдалеке обрезок трубы нашли.

— Не, огольцы, — сказал Пахом, — не так все было. В кафе на них задрались курские. Курских было человек шесть. Орех, Кум и Мирон отметелили их, дай боже. Тогда курские послали кого-то выследить Кума. Наши, ничего не подозревая, шли себе своей дорогой и не видели, что за ними кто-то следит. Тот, кто следил, дождался, когда Кум останется один, и сзади ударил по голове.

— Откуда же курские знали, что Кум останется один? — заметил Самуил. — Они же втроем шли. А Орех с Кумом и живут рядом.

— А они и не знали, — вмешался Мухомеджан. — Кто остался, того и грохнули.

— Как же теперь Орех с Мироном против шпаны? — сказал, ни к кому не обращаясь, Пахом.

— Орех летом вообще один останется, — заметил Мотястарший. — Мирон, вроде, в мореходку собирается.

— Если доживет до лета, — мрачно буркнул Пахом.

— Вчера мне Мишка Горлин, сосед Ореха, сказал, что они вместе решили в мореходку ехать. А если кто не поступит, вместе в Армию пойдут, — сообщил новость Мухомеджан.

— Ореха в армию не возьмут, у него бронь, он же на оборонном заводе работает.

— Бронь на мирное время не распространяется. Все равно в армию идти, позже — хуже. А Орех уже давно должен был служить, — объяснил Самуил. — У Ореха мать одна останется, он единственный кормилец.

— Кум тоже единственным кормильцем был, — поставил точку в этом невеселом разговоре Самуил, и мы разошлись, похоронив самую яркую легенду наших дворов и нашей юности.

Глава 23

Запах весны. Подарок к 8 Марта. Индивидуалист Себеляев. Ворованные деньги. Позор.

В последний день зимы погода стояла весенняя. Люди, отвыкшие за зиму от солнца, жмурились от нестерпимо яркого света и улыбались. Хотелось снять шапку и варежки. Но солнце еще только примерялось, и его холодные лучи не грели, хотя мягкий, податливый снег уже не скрипел под ногами, а с крыш капали капели, и с грохотом рушились сосульки. На ум ничего не шло. Хотелось на улицу, и ученики все чаще смотрели не на доску, а на окна, за которыми, не торопясь, шли люди в пальто нараспашку и вдыхали через форточку сводящий с ума запах весны, по лошадиному раздувая ноздри.

— Пацаны! Зою будем с Восьмым Марта поздравлять? — спросил староста Женька Богданов.

— Будем, — вяло вразнобой ответили пацаны.

— Хер ей! — сказал зло Себеляев. — Она мне двойку хочет в четверти поставить.

— Она ничего не хочет, Себеляй. Это ты хочешь, чтобы она тебе эту двойку поставила, если тебе лень три параграфа вызубрить, — возмутился Богдан.

— Мне что? Я как все, — буркнул обиженный Себеляев.

— По сколько? — спросил Валька Климов.

— Ну, кто сколько может. А вообще, нужно бы рублей пятьдесят набрать.

На следующий день почти все принесли деньги. Пятидесяти рублей не набралось. Но тут Себеляев вынул из кармана своих заляпанных чернилами штанов три скомканные тридцатки и положил одну в общую кучу.

— А это я отдельно подарок куплю, — сказал важный как индюк Себеляев, запихивая остальные деньги назад в карман. Мы обалдело смотрели на Себеляя.

— Ни хрена себе! — присвистнул Пахом. — Откуда у тебя столько?

— Нашел, — усмехнулся Себеляев.

Никто, конечно, не поверил, но голову ломать, откуда у Себеляя деньги, не стали.

После уроков ватагой пошли покупать подарок. До хрипоты спорили, вызывая улыбки покупателей и раздражение продавцов. А кончилось тем, что купили большую подарочную коробку печенья. Женька Богданов расстроился и мрачно сказал:

— Придурки. На женский день дарить жратву! Давайте тогда еще хоть цветы купим.

С этим все согласились. Деньги еще оставались, и их отдали Женьке, чтобы он потом купил цветы.

Поздравляли учителей торжественно. Валька Нефедов написал на большом листе поздравление и нарисовал мимозы. Настроены все были настолько празднично, что на первом же уроке поздравили с Восьмым Марта вернувшегося в школу Филина, на что Филин сказал, безнадежно махнув рукой:

— Сядь Нефедов и придумай что-нибудь поумней… Идика лучше к доске и напиши решение домашней задачи.

А потом Филин старался сделать все, чтобы сбить нашу праздничную дурь, и гонял нас к доске, заставляя решать идиотские примеры. Двойки, правда, ни одной не поставил.

Перед уроком литературы мы положили на учительский стол коробку печенья, перевязанную ленточкой, и нарциссы, за которыми Женька Богданов ходил на базар.

Себеляев принес шикарный флакон духов. На матовой ледяной глыбе из стекла стоял белый медведь, выполняющий роль пробки.

— Себеляй, — оказал Пахом, — клади на стол вместе со всеми.

— Не, я отдельно, — упрямо мотнул головой Себеляев. — Я от себя.

— Думаешь, двойку не поставит? — ехидно засмеялся Аникеев. — Поставит, еще как.

— Жаль, что ты не комсомолец, — вяло подал голос Третьяков.

Себеляй промолчал. Вошла улыбающаяся Зоя. Она подошла к столу и всплеснула руками:

— Это мне? Ой, зачем?

Она как девочка зарделась. Богданов встал и выучено поздравил Зою от класса:

— Дорогая, Зоя Николаевна, поздравляем Вас с женским днем Восьмое Марта, желаем успехов в труде и счастья в личной жизни.

И тут вышел Себеляев и поставил на стол свой флакон духов.

— Я вас тоже поздравляю, — сказал он, глядя в пол, и быстро пошел на место.

— Зоя растерялась, потом, нахмурясь, спросила:

— Гена, а откуда у тебя деньги на такой подарок?

— Отец дал, — пробормотал Себеляев.

— Он же с вами не живет.

— Ну и что? — с вызовом поднял голову Себеляев.

Зоя Николаевна пожала плечами.

Урок прошел спокойно. Зоя рассказывала нам о том, как зародился праздник 8 Марта, потом о выдающихся женщинах революционерках. Никого не спрашивала, и урок пролетел незаметно. А печенье она оставила нам. Это была роскошь, которой многие из класса никогда еще не пробовали…

Через два дня разразился скандал. В школу пришла бабка Себеляева и заявила, что внук, паразит, стащил у нее сто рублей. Бабка голосила в учительской, и директор увел ее в свой кабинет.

— Змей проклятый. На похороны собирала… В иконе Матери Пресвятой Богородицы хоронила. Нашел нечестивец, — причитала бабка. — Мать его веревкой драла: «Где деньги; сволочь?» А он и говорит: «На подарок учительнице сдал».

Успокоилась она только после того, как директор пообещал ей все деньги вернуть.

С Зоей случилась истерика. Она клялась, что ничего не знала, и что не хотела брать духи, как знала, что так все кончится. Костя наказывать Зою не стал,