Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй! – крикнул я. – Эй! Постойте!
Но мужчина не обращал на меня никакого внимания, шагая к дому своими длинными, похожими на ножницы ногами.
Распахнулась дверь, и – ой! В дом влетает красноногий злой портной!
– Идем, Дэнни! – воскликнул я. – Мы должны догнать его.
Мы спустились на пол и протиснулись через дверной проем. Поспешили вниз по заросшему травой склону. Балансируя, перебрались через ручей. И, задыхаясь, бросились по лужайке к террасе. Подойдя к дому, я увидел, что дверь кухни приоткрыта. Я точно знал, что закрывал ее, когда мы выходили на улицу.
Жестом приказав Дэнни держаться позади меня, я медленно и очень осторожно приблизился к двери. Резко распахнул ее. Ударившись о стену, дверь завибрировала, а потом замерла.
– Кто здесь? – крикнул я.
Ответа не последовало. Я остановился и прислушался. Затем крикнул:
– Я знаю, что вы здесь! Я хочу, чтобы вы вышли!
Ты действительно хочешь, чтобы он вышел? Этот мрачный тип в высоком цилиндре?
После очередной длинной паузы я услышал поспешное шарканье в коридоре и звук открывшейся входной двери. Не раздумывая, я кинулся через кухню и с грохотом распахнул дверь в коридор. И в тот же момент заметил, как из входной двери выскочил кто-то в черном и бросился бежать со всех ног вверх по крутой подъездной дорожке.
Я кинулся в погоню, хотя уже знал, что преследую не мужчину с бакенбардами в высоком цилиндре. Добежав до дороги, я увидел, что от меня улепетывает невысокая светловолосая девушка в черной толстовке и льняных шортах, с тяжелым вещевым мешком, болтавшимся на плече.
«Лиз», – подумал я. Вот он, этот момент и этот шанс. Тот самый момент, когда я могу спасти ее от Фортифут-хауса и от страшной участи Ванессы Чарльз. Когда я могу спасти ее от себя.
Это может иметь другие последствия – столь же ужасные. Но, по крайней мере, Лиз будет в безопасности.
Я остановился, а она продолжала бежать. Я слышал стук ее сандалий по горячему летнему асфальту. Затем она исчезла за лаврами. Я долго стоял на дороге, уставившись в то место, где видел ее в последний раз. И вдруг понял, что мое сердце разбито.
Дэнни подошел и остановился рядом.
– Кто это был? – поинтересовался он.
Я покачал головой.
– Не знаю. Девушка. Она не сказала мне, что хотела.
Мы пошли обратно к дому.
– Хочешь что-нибудь попить? – спросил я. – На пляже есть кафе.
– Джин с тоником, – ответил он серьезным тоном.
Держась за руки, мы пересекли лужайку. Утро было теплое и спокойное. Я посмотрел на часовню. Что-то вокруг нее изменилось, но я не мог понять, что именно. Потом до меня дошло. Надгробий больше не было, только заросший сад с чахлыми яблонями и густой травой.
Отпустив Лиз, я изменил судьбу сирот Фортифут-хауса. Конечно, все они давным-давно умерли. Но никто насильно не забирал их отсюда.
– А где?.. – внезапно спросил Дэнни, оглядываясь по сторонам.
– Где кто?
– Не знаю, – ответил он. – Я думал, здесь должен быть кто-то еще.
Мы спустились по крутой тропе к набережной и дошли до кафе. Сели на улице, у стены, чтобы Дэнни мог видеть рыбака, ставившего сети. Пожилая женщина, похожая на бабулю из «Уолтонов», подошла к нам, вытирая руки о фартук. Дорис Кембл, живая и здоровая, с улыбкой на лице.
– Что вам угодно? – спросила она.
Дэнни уставился на нее, а затем прошептал:
– Кока-колы.
– А не джин-тоник? – поддразнил я его.
Он покачал головой, не сводя глаз с Дорис Кембл. Вид у него был такой, будто он увидел привидение.
– На пляже много крабов, – сказала она. – Ты можешь устроить крабьи бега.
Позже, когда Дэнни играл среди камней, Дорис подошла и села рядом со мной. Я потягивал пиво с довольным видом, прикрывая рукой глаза от утреннего солнца.
– Он ничего не вспомнит, – сказала она помолчав. – В отличие от вас. Но это был ваш выбор – изменить ход вещей. И вся ответственность за происходящее сейчас лежит на вас.
– Вы живы, – сказал я. – А как там Пикеринг, Миллер и Гарри Мартин?
– Они тоже все живы. Никто из них о вас даже не знает.
– А что-то вообще происходило? – спросил я.
Она кивнула:
– Да, все это происходило. И происходит до сих пор, где-то в параллельном времени.
– А что с Древними?
– Вы могли навсегда лишить их шанса вернуться. Но вы сделали другой выбор. Теперь вы можете только молиться и делать все, чтобы не настал тот день, когда Земля будет загрязнена настолько, что Древние смогут возродиться к жизни.
– А молодой мистер Биллингс? А Мазуревич?
– Они ушли отсюда. Из этого времени. Но они по-прежнему где-то есть.
– А Бурый Дженкин?
Дорис накрыла ладонью мою руку:
– Послушайте совета, Дэвид. С Бурым Дженкином всегда держите ухо востро.
На следующий день мы покинули Фортифут-хаус. Агентам по недвижимости я сказал, что наш семейный врач из Брайтона сообщил мне о подозрении на шумы в сердце, поэтому тяжелая работа мне противопоказана. Я пообещал вернуть им свой аванс. И возвращаю его до сих пор, по пять фунтов в месяц.
Мы с Дэнни вернулись в Брайтон и сейчас живем на Клиффтон-террас, в квартире моего старого друга, Джона Смарта. Мне здесь нравится. Солнце и воздух. Удобный спуск к набережной, только подниматься обратно чертовски утомительно.
Я храню лишь один сувенир из Фортифут-хауса. Это черно-белая фотография молодого мистера Биллингса, стоящего на лужайке возле особняка, датированная 1888 годом. Я взял ее не потому, что она мне нравится. Я взял ее потому, что Кезия Мэйсон смогла оживить снимок с помощью колдовства. Это как барометр. Как водоросли. Как флюгер. Если молодой мистер Биллингс снова будет искать Бурого Дженкина, я должен буду знать об этом заранее.
Каждое утро, готовя кофе, я выполняю что-то вроде ритуала. Внимательно изучаю эту фотографию. Она висит рядом с плакатом «Гринпис».
Сегодня утром, 15 октября, мне показалось, что я различил за изгибом зеленой лужайки темное треугольное пятно. Я поднес фотографию к окну, чтобы рассмотреть ее при солнечном свете. Во дворе, среди зарослей бузины, Дэнни играл со своими игрушечными грузовиками. Волосы у него блестели на солнце. Похоже, он строил что-то вроде муниципального центра отдыха.
Я принялся внимательно изучать пятно на фотографии. Возможно, оно всегда было там, и я просто не замечал его раньше. Это могло быть что угодно.
Но это могла быть и шляпа.
Кончик уха или вскинутая вверх когтистая лапа.