— Скверное место, — согласился Тепшен. — Я чувствую, что горячусь без причины.

— Если начнутся раздоры, мы пропали. — Кедрин сжал в руке талисман. — Надо все время помнить, ради чего мы здесь.

— Ты прав, — кьо кивнул. — Браннок! Прости мою грубость.

— Да чего уж там, — невнятно донеслось из-под одеяла.

В эту ночь было тяжелее. Кедрина одолевала безудержная тоска по Уинетт. Но к мыслям о ней вдруг вплелись воспоминания об Эшривели. Он вдруг понял, что не может забыть поцелуй, которым она одарила его в день отъезда из Геннифа. Эта картина становилась все ярче, и вскоре Кедрин уже терзался виной, словно предал свою любовь.

Тепшен, которому Кедрин предложил караулить после себя, сперва вновь занялся упражнениями, но вскоре его тоже охватили воспоминания. Кьо с печалью вспомнил о доме и родных — и мир, который он обрел в Трех Королевствах, уже не казался ему таким сладким. Браннок, сменивший Тепшена, задался вопросом, который прежде не приходил ему в голову. Чего ради он ввязался в это безнадежное предприятие? Ведь не так давно он был вполне счастлив. Играя с законом, сам себе хозяин, он промышлял по всему Белтревану… Неужели ему плохо жилось? Теперь он рискует как никогда, а шансы на победу весьма туманны… Когда Кедрин и Тепшен проснулись, полукровка почувствовал себя глубоко несчастным.

Впрочем, настроение у его товарищей было немногим лучше. Они брели в молчании, в котором сквозило напряженное недовольство. Трещины на земле становились все шире и глубже. Когда пришло время сделать привал, никто не попытался заговорить. Время в дозоре тянулось до бесконечности. Путники по очереди предавались невеселым размышлениям о своей участи. Отправляясь в путь, все трое по-прежнему молчали. Трещины превратились в разломы, через которые приходилось осторожно перешагивать: угодив туда, неудачник рисковал подвернуть, а то и сломать ногу.

На следующий день разломы стали такими широкими, что преодолеть их можно было только прыжком. Любая трещина могла по пояс скрыть взрослого мужчину.

— Кровь Госпожи! — выругался Браннок, едва удержавшись на краю после неудачного прыжка. — Еще немного — и через эти пропасти ползать придется! И ни конца, ни краю!..

— Ты полон легкомыслия, — отчеканил Тепшен.

— Я полон бешенства, — Браннок сверкнул глазами. — Я по горло сыт твоими оскорблениями.

— И желаешь удовлетворения? — кьо опустил руку к рукояти меча.

Яростный взгляд полукровки впился в Тепшена, губы сжались в тонкую ниточку, рука потянулась за спину, где в ножнах висела сабля. Кедрин в бессилии наблюдал за ними, парализованный отчаянием. Мерзкая мысль шевельнулась в тайных глубинах его разума: поединок — приятное зрелище, которое неплохо разгонит скуку. Он мотнул головой, стряхивая паутину безволия. Он попался в ту же ловушку, что и его товарищи. Юноша бросился к ним, раскинув руки, словно пытаясь их развести.

— Вы поддаетесь Ашару! — выкрикнул он.

— Отойди, — мрачно предостерег Тепшен. — Не лезь между моим клинком и черепом этого нытика.

— Нытика? — сабля Браннока со свистом вылетела из ножен. — В сторонку, Кедрин, я преподам урок этому бахвалу.

— Нет! — прокричал Кедрин. — Неужели вы не понимаете? Ашар пытается нас поссорить! Он хочет, чтобы мы перебили друг друга. Не поддавайтесь его чарам!

Оба воззрились на него, не опуская клинков, готовые начать бой. Кедрин поглядел на Тепшена, затем на Браннока.

— Мечи в ножны, — приказал он. — Друзьям не пристало биться! Во имя Госпожи, уберите мечи и дайте мне руки.

Тепшен нехотя убрал клинок. Браннок помедлил, но Кедрин не сводил с полукровки требовательного взгляда, пока тот не последовал примеру кьо.

— Теперь дайте мне руки.

Он взял товарищей за запястья и приблизил их ладони к голубому камню, висевшему у него на шее.

— Что вы чувствуете?

— Бред какой, — пробормотал Браннок. — Тепшен, прости.

— А ты меня, — ответил кьо. — Ашар вложил мне в уста эти речи.

Кедрин еще некоторое время прижимал их руки к талисману. Казалось, Камень источал покой.

Наконец юноша отпустил их. Тепшен и Браннок стояли потупившись, но на их губах проступали смущенные улыбки. Кьо взял друга за руку.

— Кедрин прав, — произнес он. — Это Ашар подстрекал нас.

— Конечно, — Браннок кивнул, его улыбка стала шире. — Похоже, сам он не рискнет с нами драться!

Тепшен рассмеялся, и Браннок добавил:

— Если разобраться, то мы просто ужасны.

Идти стало веселей. На привале Кедрин убедил друзей снова коснуться талисмана. Камень явно разрушал чары, окутывающие унылую равнину. Юноша заметил, что трещины уже не расширяются. Похоже, они отражали настроение в маленьком отряде и начинали разрастаться, когда разгорались ссоры. Проснувшись, путники еще раз провели импровизированный обряд и прибегали к нему всякий раз, едва кто-то начинал выходить из себя. Припасы иссякли: друзья вновь начали испытывать голод и жажду. Но это было лучше угрюмой враждебности, которая успела измучить их за последние дни. Решив не задумываться о новом испытании, трое путников решительно шагали по пепельной равнине. Трещины становились все меньше, и вскоре почва опять напоминала русло высохшей реки. Однако привалы теперь приходилось делать чаще: голод брал свое голод, долгая дорога отнимала силы.

Так минуло три «дня». Путники начали ощущать странную легкость в голове. Теперь они шли медленнее, тщетно облизывая распухшими языками потрескавшиеся губы. Прохлада вызывала легкий озноб: телу не хватало сил, чтобы поддерживать тепло, и даже в дороге они укутывали плечи одеялами. Спустя некоторое время то у одного, то у другого стали подкашиваться ноги. Поддерживая друг друга, они ковыляли вперед, уже не замечая, что трещины у них под ногами почти исчезли. Тяготы сплотили маленький отряд, заставляя больше, чем когда-либо, полагаться друг на друга.

Равнина кончилась так же внезапно, как и началась.

Сперва Кедрин не поверил своим глазам. Это был мираж, видение, порожденное голодом. Юноша остановился, пошатываясь, поднял руку и молча указал вперед: его пересохшее горло не могло исторгнуть ни звука. Может, это наваждение создано Ашаром, который решил посмеяться над ними?

— Мне не чудится?..

Голос Браннока был хриплым и звучал чуть слышно. Тепшен встал рядом и прищурил раскосые глаза.

— Неужели такое возможно? — прошелестел он.

Кедрин глядел, боясь верить, боясь обмануться.

Унылая равнина обрывалась, точно обрубленная ножом. Отвесный обрыв в два человеческих роста, покрытый все теми же темными трещинами, перетекал в плавный склон, где пепельная корка сменялась здоровой бурой почвой. Подножье склона терялось в зелени кустарника. Еще дальше росли деревья — дубы, ясени и буки, правда, не такие высокие, как в Белтреване. За перелеском сияла зеленью равнина. Река, извиваясь среди лугов, сверкала в золотых лучах солнца. Ветер нес по голубому небу белые барашки.