Вполне логично, что в такой обстановке встал вопрос о целесообразности контрудара, но сначала Н.Ф. Ватутин принял решение перенести время его начала с 3.00, как планировалось, на 10.30 12 июля.

Поздним вечером 11 июля Н.Ф. Ватутин и А.М. Василевский находились в штабе фронта, шла оценка ситуации и набрасывался план дальнейших действий. Определенного решения сразу выработать не удалось. Не хватало данных из 69-й А, ее штаб докладывал невнятно, было невозможно понять, насколько изменилась ситуация. Но то, что прорыв повлияет на план действий фронта 12 июля, было уже очевидно. Стоялазадача минимизировать потери от действий противника на юге. После полуночи было сделано главное – согласован страховочный вариант со Сталиным и командованию Степного фронта из Москвы было отдано распоряжение о выдвижении войск на скороднянское и новооскольское направления. Это обстоятельство придало уверенность, что даже если немцы действительно сумели бы перебросить одну-две свежие танковые дивизии в этот район, как докладывала разведка, все равно удастся удержать неприятеля в системе армейских рубежей и не допустить выхода его танковых соединений на оперативный простор. Теперь необходимо было выработать решение об оптимальном использовании резервов Ставки.

При обсуждении рассматривался вариант перенесения сроков контрудара. Но руководство фронта от него отказалось по ряду причин. Во-первых, огромная военная машина была запущена, и отмена привела бы к сбою в ее функционировании. Не было сомнения в том, что немцы после рассвета перейдут в наступление на Прохоровку, танкистам пришлось бы сдерживать его на неподготовленных рубежах. Аучитывая, что

11 июля дивизия А.С. Жадова чуть не оставила противнику не только свои позиции, но и станцию, на пехоту, пока она основательно не вкопается в землю, надежды мало.

Для перенацеливания всей танковой армии, которая находилась уже на исходных позициях, потребовалось бы много времени, да и отводить ее в светлое время суток перед носом у противника опасно. В то же время сосредоточение нескольких сот танков на ровной, малолесистой местности перед фронтом грозило значительными потерями.

В ходе совещания незримо присутствовал такой важный фактор, как мнение Верховного. Ведь само командование фронтом предложило провести контрудар, при этом начальник Генштаба его поддержал, а теперь, через двое суток, ставится вопрос о его отмене. В таком случае у Иосифа Виссарионовича вполне может возникнуть вопрос: «А насколько можно доверять мнению Генштаба и командованию фронта в этой ситуации, если они не могут спрогнозировать действия противника на два-три дня вперед?»

Не секрет, что среди командующих фронтами существовало негласное соперничество, которое поддерживал и использовал в собственных интересах И.В. Сталин. В этом своеобразном соревновании не учитывались особенности боевых действий, местность, силы врага или потери, важен был только результат. Именно от него зависело и мнение Верховного о способностях генерала или маршала, и соответственно награда. В проходившей оборонительной операции Воронежский фронт явно отставал, да и войск использовал больше, чем Центральный, поэтому Н.Ф. Ватутину было крайне важно окончательно остановить немцев под Прохоровкой.

О том, какое тяжелое моральное давление из Москвы он ежедневно испытывал, вспоминал Н.С. Хрущев: «К тому времени наше положение ухудшилось. Мы исчерпали свои резервы. Положение складывалось тяжелое, Москва проявляла нервозность. Помню, как перед моим отъездом к Катукову мы с Ватутиным разговаривали со Сталиным. Потом взял трубку Молотов. Молотов всегда в таких случаях вел разговор грубее, чем Сталин, допускал оскорбительные выражения, позволял себе словесную бесконтрольность. Но чего-либо конкретного, кроме ругани, мы от него не услышали. Он ничем не мог нам помочь, потому что в военных вопросах был нулем, а использовался в таких случаях как бич, как дубинка Сталина. В оскорбительном тоне он говорил с командующим, потом со мной. Не хочу допускать в свою очередь неуважительных выражений в его адрес, потому что при всех его отрицательных качествах Молотов, по-своему, был честен, а его преданность Советской власти не дает мне права отзываться о нем плохо, когда речь идет о войне. В кризисные моменты он проявлял грубость, но в спокойной обстановке – нет, и я понимал, что в те часы он мог только ругаться. Положение-то сложилось грозное, шутка ли сказать: три полосы обороны, где были почти сплошь расположены танки, противник «прогрыз»[260].

Возможно, на Н.Ф. Ватутина и А.М. Василевского повлияли и другие, неизвестные пока обстоятельства, но в ночь на 12 июля все-таки было решено контрудар не отменять, а лишь перенести его начало на несколько часов и посмотреть, как будут вести себя немцы. Из 69-й А поступили данные о действии на стыке 48-го и 35-го гв. скдо 250 танков, столько же насчитывала разведка и юго-западнее Прохоровки. Высокая активность противника ночью в полосе армии В.Д. Крючёнкина явно свидетельствовала о начале его решительного рывка с юга. На рассвете следовало ожидать и сильной атаки корпуса СС. Поэтому у станции, где, судя по итогам боев 11 июля, действовало наиболее сильное соединение врага, командование фронта рассчитывало встретить противника огнем танков с места двух корпусов П.А. Ротмистрова, а затем ударить сильным бронированным клином. Одновременно часть сил 5-й гв. ТА выделялась для блокирования прорыва на юге. Но после рассвета в обоих районах немцы вели себя достаточно спокойно, в том числе и в полосе 69-й А. В то же время авиаразведка 2-й ВА доложила об усилении вражеской группировки на юге, летчики насчитали уже более 400 единиц бронетехники. Как потом выяснится, враг их обхитрил, поставив вместо реальных танков макеты. Было принято решение: начать контрудар в 8.00, при этом, как и было запланировано, часть сил армии П.А. Ротмистрова направить для локализации прорыва в районе сел Ржавец и Авдеевка.

Что в действительности явилось тем фактором, который все-таки заставил Н.Ф. Ватутина и А.М. Василевского пойти на риск, мы, вероятно, никогда не узнаем. Возможно, это были те очень значительные силы, которыми располагал фронт. Ведь, несмотря ни на что, основную стотысячную группировку под Прохоровкой все-таки удалось сохранить. На нашей стороне оставалось и численное превосходство в танках. Кроме того, определенный оптимизм придавали и выводы разведки. На их основании в итоговом боевом донесении 11 июля на имя И.В. Сталина командование Воронежского фронта сделало следующий вывод:

«Изменений в составе ударных группировок противника и подтягивания резервов из глубины за 11.7 не отмечено»[261].

Н.Ф. Ватутин, перед тем как подписать этот документ, внимательно ознакомился с ним, сделал несколько пометок, при этом особо выделил приведенные выше строчки, подчеркнув своим карандашом. К этому времени Николай Федорович уже знал о масштабном прорыве полосы 69-й А и, естественно, задавал себе вопрос: «Откуда враг взял эти силы, если резервы не подтягивались?» Но для размышления уже времени не оставалось, тем более эта информация разведки еще раз подтверждала довод, который он направил в Генштаб сутки назад, – ресурсы противника на пределе, он оголяет фланги и стягивает силы на острие ударных группировок. Через некоторое время документ ушел в Москву.