Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прокудин врет все. Или почти все. Он отрицает даже общеизвестные факты. С ним надо разобраться глубже.
«САНКЦИОНИРУЮ»
Прокурор Верхне-Крымского района
Крымской области
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о производстве обыска
Я, Следователь, рассмотрев материалы уголовного дела № 4212,
нашел:
Житель поселка Солнечный Гай Прокудин Ю. И. 3 сентября продал на рынке новую одежду импортного производства, которой у него ранее не было, – пиджак и куртку.
Из протокола осмотра места происшествия усматривается, что у погибшего, одетого в новые заграничные вещи, отсутствует пиджак.
Указанное обстоятельство, с учетом крайне отрицательной характеристики Прокудина, дает основания для подозрения его в причастности к убийству на шоссе.
Принимая во внимание, что в квартире Прокудина могут находиться предметы, имеющие значение вещественных доказательств по делу,
постановил:
Произвести обыск в квартире гр-на Прокудина Юрия Ивановича, проживающего по адресу: поселок Солнечный Гай, дом 41.
Следователь
...Если бы у Прокудина нашли какие-то вещи убитого, это могло бы пролить свет на многие обстоятельства...
Участковый Городнянский пошел к Прокудину домой – делать обыск.
За окном давно замолкла гитара, из дежурки приглушенно доносились голоса милиционеров, неразборчивые слова, бесформенные, неузнаваемые. Я сидел, откинувшись на стуле, прикрыв глаза, и пытался построить какую-то схему. Но все рассыпалось, сочилось между пальцами, как белый речной песок. Все это похоже на домики, которые дети строят поутру в песочнице. К обеду домики рассыпаются.
Прокудин ведет себя непонятно. И приятель его, Дахно, видимо, тот еще гусь. Но какая может быть связь между ними и убитым? Завтра Наташа улетит. В два часа дня... А может, погибший все-таки иностранец? Возможно, возможно. Но там была машина. Его машина? Или чья? Катал он их, что ли? Да нет, ерунда все это. А может быть, он остановился на обочине, эти деятели подошли и ограбили, а потом убили? Вряд ли, чепуха. Хорошо бы позвонить сейчас Наташе. Спит уже. Говорить не захочет. Ладно, поеду завтра, провожу, постараюсь объяснить.
Отворилась дверь, и вошел Климов. Ему было неудобно уйти сейчас домой и очень хотелось спать, а по набрякшему лицу с мешками под глазами было видно, что он чертовски устал и вообще эта петрушка ему совсем ни к чему. Я искренне сочувствовал Климову – в этом тихом месте сроду не бывало преступлений тяжелее, чем пьяная потасовка двух подгулявших курортников.
Я хотел ему сказать, чтобы он шел домой, но Климов опередил меня:
– Совсем замаялись?
– Ничего, я привычный.
– Давно такого не бывало. Отвыкли мы здесь от такого. А борцы мои по молодости и вовсе не слыхивали.
– Какие борцы?
– Да работнички мои. Они же все время борются: первую половину дня – с аппетитом, а вторую – со сном. – И, довольный своей шуткой, Климов засмеялся, тяжело колыша животом. Потом, посерьезнев, грустно сказал: – Вот только с пьяницами плохо. Никак мы это родимое пятно не выведем. Я слыхал, что в Москве указ против них готовят. Как там у вас, ничего об этом не слышно?
По коридору затопали шаги, и в комнату ввалился Дахно, за ним вошел Городнянский.
Климов сказал:
– Вот он. Полюбуйтесь на него, пьяница проклятущий, бездельник! Ты у меня, Дахно, отгулял свое! Все! Отпелись твои песенки! Вот разберутся с тобой сейчас – или в тюрьму отсюда пойдешь, или работать. Другой дороги у тебя нету!
Лицо у Дахно было острое, наглое и испуганное. Косясь на меня, он одним духом, на высокой ноте, заблажил:
– За все оскорбления за ваши, дорогой начальник синих шинелей, я на вас не жалуюсь в высшие органы только потому, что люблю вас больше папы родного, поскольку я с детства круглый сирота!
– Нахал ты и пьяница, а не сирота! – крикнул Климов. – Давно пора самому детей кормить на свои трудовые денежки, а не захребетничать!
В их перебранке было что-то домашнее, семейное, и я видел, что Климов искренне переживает из-за того, что Дахно бездельник и пьянчуга, что так и не сумел он заставить Дахно идти работать, а теперь Дахно может попасть в тюрьму, и что он не верит в его причастность к убийству на шоссе. Тогда я сказал отчетливо и негромко:
– Расскажите, Дахно, откуда на вашем пиджаке кровь.
Климов сердито сопел и от волнения все время расстегивал и опять застегивал пуговицы пиджака. Дахно торжественно поднял перевязанную грязным бинтом ладонь и сказал голосом трагическим, но нежным:
– Из руки. Из моей руки эта кровь...
– Точнее?
Дахно воздел другую руку и на мгновение замер, а затем бросил их вниз, как дирижер в заключительном пассаже. Огромный, остро выпирающий кадык прыгнул на худой грязной шее.
– Точнее некуда, – сказал он с искренней жалостью к себе. – На грузовике руку поранил. О грубый железный засов на борту. В момент перелезания через вышеуказанный борт в кузов. Во время движения вышеупомянутого грузовика по шоссе. И брызнула кровушка на мой красивый пинжачок.
– Вышеуказанного перелезания... – пробормотал я. – А почему на ходу?
Дахно повернулся ко мне, скривил губы:
– А с кем, простите, имею честь?..
– Ты отвечай, когда спрашивают, – сказал грозно Климов. – Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!
– Объясняю, – сказал Дахно высокомерно. – Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.
– Вон что... – И я пододвинул к себе лист бумаги. – Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?
– А я об этом не думаю, – быстро сказал Дахно. – Не было такого указания.
Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.
– Тогда считайте, что указание есть. Думайте! – сказал я ему.
Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот – изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул:
– А-а-а!
– Ну?! – подался к нему Климов.
– Па-анятия не имею, – ухмыльнулся донельзя довольный Дахно.
– Что ж ты врешь! – взорвался Климов. – Весь поселок об этом говорит!
Дахно пожал плечами, сокрушенно покачал головой:
– Делать им нечего...
– Это им-то нечего делать? – сквозь зубы сказал я, ощущая прилив недостойных чувств. – Это им-то нечего делать? А ну-ка снимайте пиджак!