соседка сделала внушительный глоток освежающего игристого. – Думала, суровый, хмурый вояка, типа нашего покойного соседа, – искренне ответила она и тут же осеклась: – Извини. Типа нашего соседа и врагу не пожелаешь.

– Ну что ты! – Варвара Сергеевна поправила столовые приборы у тарелки. – Но с чего ты так о нем?

– Ты понимаешь, – поглядев на детей, сидевших в саду у мангала и что-то активно обсуждавших, понизила голос Лариса, – такие мужики, они как демоны. Вроде и любить их особо не за что, а баб чем-то серьезно цепляют. Серьезных баб. Вот и ты женщина серьезная.

– Но Марта же была несерьезной?

– Я этого не говорила, – округлила глаза соседка. – Она любила жизнь, любила веселье, но была цельной. Как ты. Или вот моя Наташа, – вздохнула она. – Это я все свои мечты где-то растеряла.

– Мы все изначально цельные. Беда тому, кто забывает цель и плывет по инерции. Как мощный большой корабль, потерявший свет маяка. А ты не растеряла, ты укрепила – разве есть мечта бо́льшая, чем видеть счастье в глазах ребенка?

– Согласна, – глядя задумчиво на Наташу, грустно улыбалась Лариса. – Тебе бы книги писать. Как точно ты про него сказала, про соседа нашего. И про детей очень точно.

– Пробовала, да терпения не хватает. Ой, – спохватилась Варвара Сергеевна, – у меня, наверное, картошка выкипела!

…Картошку она поставила на маленький огонь минут тридцать назад и, выйдя на террасу, зашла в профиль Агаты в популярной соцсети.

Этот профиль она изучала уже третий день.

Швыдковский вечером того же дня любезно отписался, что фамилия мужа картежницы – Щеглов. Затем вдруг перезвонил и под долетавшее до уха Варвары Сергеевны сопровождение нежной джазовой музыки рассказал, что после внезапного ухода Агаты из катрана игроки еще какое-то время обсуждали девицу и в этой связи показывали ролики ее мужа-погромщика, набравшие в сети сотни тысяч просмотров.

Подходящая по возрасту визажистка Агата Щеглова, проживающая в Северной столице, была в популярной соцсети только одна.

Увеличив фото профиля, Варвара Сергеевна невольно залюбовалась ею, как если бы глядела мужскими глазами.

Ни чертами лицами, ни стилем она не была похожа на ту, другую, с литографии в кабинете. Тем не менее Варвара Сергеевна сразу уловила нечто общее: возможно, в принципиальном, открытом взгляде, таком, какой может принадлежать страстной, властной и вместе с тем жертвенной натуре.

Еще раз проглядев страницу девушки, в разделе «информация» нашла ее имейл и личный статус «все сложно».

В том, что эта девица не имела прямого отношения к убийству, Варвара Сергеевна не сомневалась.

Это подсказывали не только ее интуиция и огромный опыт чтения по лицам, но и логика – в день убийства и вскоре после Агата вывешивала фото с метками геолокации мест и заведений, где бывала с друзьями.

На всех фото ее взгляд был открытым, кое-где даже радостным.

Вести себя столь цинично могла лишь опытная, жестокая преступница…

Даже эта редкостная дрянь Регина, была уверена Самоварова, не могла бы убить человека, а потом беспечно шляться с друзьями по городу, да еще и опрометчиво сообщать об этом всем желающим.

К тому же у визажистки не было мотива.

Вернувшись на кухню и уменьшив до минимума огонь под кастрюлькой, Самоварова зашла в свой резервный профиль – чужое вымышленное имя, на аватарке цветок сирени – и отправила Агате сообщение:

«Поляков умер».

Минут через десять, в течение которых Самоварова нарезала тоненькими кружками, едва касаясь ножом, помидоры, пришел ответ:

«Кто вы?»

Отставив в сторону доску и нож, Варвара Сергеевна, воспользовавшись опцией соцсети, нажала значок «вызов»…

– …Варюша, – на кухне появился доктор, в его руке была связка шампуров, – поможешь нанизать? Я взял готовый, на рынке очень хвалили. – Он кивнул на большую банку, в которой в аппетитном маринаде лежали нарезанные кубиками бледно-розовые кусочки свинины.

– Конечно, – слив в раковину остатки едва не выкипевшей воды, кивнула она.

– Какая же ты у меня мудрая! – чмокнул ее в затылок Валера. – Взяла и придумала детям занятие! Уроки рисования, как уже успела похвастать Лариса, идут на пользу не только твоему чертенку, но и этой несчастной, милой девочке.

– Эта милая девочка, учти, за словом в карман не полезет, – предупредила Варвара Сергеевна.

Нарезая треугольниками еще мягкий, остывший лаваш, она украдкой поглядывала, как доктор, засучив рукава, натирал чистой тканой салфеткой шампуры.

– Вчера заскочил к Анютке, – непринужденно рассказывал он. – Хитра, ох хитра! Дожала Олежку до Сочи. Похоже, парень опять остался без новой машины.

– Как Лина?

– Спрашивала про тебя. Скучает.

– А Аня скучает?

– Скучает, конечно! – Доктор отложил шампур и подошел к жене. – Я так люблю вас обеих! – Он крепко обнял ее за талию и притянул к себе. – И Линку, нашу вредину мелкую, люблю. Не ссорьтесь, девочки! – Валера снова коснулся губами ее макушки. – Ты бы знала, сколько сейчас осложнений, даже у молодых и здоровых, вылезает после ковида, по части психики в том числе. А мы, имея так много хорошего, устраиваем бурю в стакане. Прошу тебя, прояви мудрость, набери ей сама! – Доктор разомкнул объятия и взял ее за обе руки. – Кстати, Аня могла не отвечать на твои сообщения по одной простой причине: буквально вскоре после твоего отъезда, купая Линку, она утопила в ванной телефон. Ходила все эти дни со старым кнопочным, и только вчера Олег новый при мне принес. Но не айфон, смартфон… Возможно, у нее слетел Вотстап или она еще не успела его переустановить. Аня спрашивала про тебя, я видел, она сильно переживает.

Глядя на милые черты доктора – «есенинскую» русость широких бровей, красивой формы тонкий нос, едва заметную родинку на виске и ежик резко поседевших за последний год волос, ей вдруг неодолимо захотелось, как в детстве, громко и глупо разрыдаться. И было уже не важно, прикрывал ли сейчас Валера дурной характер ее дочери или говорил правду – важно было то, что для него мир на их маленьком разношерстном ковчеге являлся неоспоримой ценностью.

А еще хотелось плакать от красоты и несправедливости этой удивительной жизни, объединяющей и разъединяющей истосковавшиеся по любви, смешные, чудны́е, изношенные в битвах за место под солнцем сердца, от несвоевременности драгоценных слов, от необратимости сплетения судеб, от запаха подаренных доктором сиреневых гиацинтов, лежавших на кухонном столе, которые она еще не успела поставить в вазу, от дивного цвета Ларисиных флоксов и от того, что столько уже прожито и неизвестно сколько осталось впереди…

– Какие эмоции вызывал у вас генерал?

– Гнев и сострадание. Вчера прочла в «цитатах великих» о том, что две эти эмоции дают человеку рост, и сразу подумала