Рона стояла, прислонившись к раковине, прихлебывала джин с тоником, улыбалась, глаза сфокусированы на чем-то в полуметре от ее лица.

— Не поверишь… нет, ты не поверишь, мы уже полбутылки джина уговорили. — Провела рукой по волосам, отчего они встали торчком.

— Стейкам нужно минут пять настояться. — Я положил их на теплую тарелку и полил сверху соусом из сковородки. — Ты не хочешь проверить картошку?

— Картошку? Ах да, картошку. — Потрясла головой. Снова улыбнулась, потом наклонилась к духовке и посмотрела внутрь через стеклянную дверцу: — Он. Кажется, с картошкой все в порядке.

Я сунул в микроволновку сладкую кукурузу.

— Слушай, дело в том… дело в том, что люди не понимают, что ты великий коп. — Подняла вверх руку, как будто останавливая движение на дороге. — Да, я так думаю. Ты великий кон, а им… а им завидно. — Еще глоток вина. — Им всем за-вид-но.

Я подлил ей вина:

— Как тебе стейк?

— Он… Он тоже великий… великолепный… Ты — великий повар. Я… люди этого не понимают, а я понимаю. Я-то понимаю…

— Я и говорю… говорю, пошел на хрен, ты, маленький волосатый беззубый ублюдок. А он… а он расплакался! — Рона опрокинула в рот остатки красного вина из бокала и ухмыльнулась. — Прямо там… прямо там, в суде. — Нахмурилась: — Вернусь через… вернусь через минуту…

С трудом поднявшись с дивана, она слегка покачнулась и пошла на затекших ногах к туалету.

Я снова налил ей доверху. Потом пошел на кухню и принес вторую бутылку вина.

— Нет, ты вот лучше… ты лучше послушай — тебе это понравится… — Она сидела на ковре напротив проигрывателя, вытаскивала из подставки диски и складывала их рядом с собой. — Куда он подевался, мать его… Ах-ха, нашла! Тебе это понравится…

Вторая бутылка была пуста почти на две трети.

— Вот… — Она покопалась в подставке для дисков, прищурилась и, закусив кончик языка в углу рта, вставила сверкающий диск в аппарат.

Из динамиков полилась музыка.

— Слушай… нет, ты послушай, тебе понравится… — И запела:

Настежь я раскрыла двери,

Но стоишь ты возле них,

Гордостью объя-ааааа-аа-аа-ааат…

Я испугался, что это будет похоже на рев толпы футбольных фанатов, но я ошибся.

Голос Роны был нежным и живым, совершенно созвучным мелодии.

Я плеснул еще немного вина в ее бокал.

— Нет, я точно знаю! — Рона моргнула, взглянув на меня, левый ее глаз полностью не открывался, прикрытый дрожащим веком. Облизала бледным языком испачканные вином губы. — Ты единственный полицейский офицер, который хоть чего-нибудь… который стоит хоть какого-нибудь дерьма. Дерьма! Ты великий… ве-ли-кий… и я тебя люблю… нет, я это точно говорю! — Последние капли красного исчезли, кроме небольшого ручейка, пролитого на свитер. — Я вас люблю… — Она раскинула руки в стороны. — Вот, я это сказала, я это сказала… — Снова заморгала. Уставилась в свой бокал: — Все кончилось… — Ломающий скулы зевок, полный зубов. — Пффффф…

Потом глаза закрылись, и подбородок упал на грудь.

Винный бокал в руке покачнулся, она вздрогнула, широко раскрыв глаза:

— Я… не сплю…

— Нет, не спишь.

— Ты к вину… ты почти к вину не притронулся…

— Ты его выпила. — Я взял ее стакан и вылил в него свое вино. — Я что-то не в настроении.

Еще пара глотков, ее подбородок снова упал на грудь, и дыхание перешло в глубокое ритмичное сопение.

Теперь, кажется, хватило.

Вынул бокал у нее из руки и поставил на стол:

— Пойдем, дорогая, пора спать.

— Да, конечно… — По ее лицу расплылась ласковая пьяная улыбка.

Стены сотрясал могучий храп. Рона лежала, разметавшись на покрывале, как чучело. Она еще сумела справиться со свитером, выставив напоказ ярко-красный кружевной бюстгальтер, но джинсы ее перебороли. Они собрались вокруг колен, а от спустившихся носков ее ноги казались в два раза длиннее.

Я схватил ее за лодыжки и стянул джинсы, затем засунул ее бледные конечности под покрывало. Пошел на кухню, принес тазик и поставил его рядом с кроватью, прикрыв окружающее пространство ковра газетами. Потом бесшумно вышел и закрыл за собой дверь.

Посмотрел на часы. Без десяти полночь.

Скоро наступит время нанести визит Стивену Уоллесу и посмотреть, как великолепному ублюдку понравится кашлять собственной кровью.

Макдермид-авеню была мертва. Вдоль дороги стояли припаркованные машины, асфальт блестел в свете уличных фонарей. Дома погружены во тьму. Десять минут второго — я просидел здесь достаточно долго, чтобы холод проник в мои суставы, отчего они сильно болели.

Дождь кончился полчаса назад, и все вокруг было блестящим и мокрым. По темному небу скользили облака, и в просветах между ними мерцали звезды.

Группа наблюдения суперинтенданта Дики сидела в «фольксвагене-поло» без опознавательных знаков на другой стороне дороги, дома через три от жилища Стивена Уоллеса. Достаточно близко, чтобы иметь хорошую позицию для наблюдения, и достаточно далеко, чтобы быть незаметными. Водительское окно было открыто, и сигаретный дымок, завиваясь, выходил из него в холодную ночь. С таким же успехом могли бы поставить на крышу машины большую неоновую стрелку.

Надо было сделать все правильно и припарковаться метрах в семидесяти, как это сделал я.

«Поло» стоял, повернувшись ко мне задом, так что они не заметили, как я вылез из машины.

Как холодно, черт возьми, особенно без куртки. Обойдя машину — за мной, как привидение, тянулось облако от теплого дыхания, — я подошел к багажнику и достал мешки с вещами, купленными в строительном супермаркете в Шортстейне.

Да что вы, офицер, все вполне невинно, просто я решил немного заняться ремонтом. Мой дом самым злонамеренным образом изуродовали и затопили. Ведь в этом нет ничего подозрительного, не так ли? Что? Почему со мной не было этих мешков, когда я покупал выпивку? Наверное, кто-то просто украл их из машины, когда я оставил ее около дома Роны. Райончик там не самый спокойный. Конечно же я не сжигал эти вещи, чтобы избавиться от улик. Да и вообще, мы всю ночь сидели с Роной, пили вино и обсуждали мировые проблемы. Ее спросите, если мне не верите.

Не идеально, конечно, но вполне сойдет.

Я пошел прочь от дома Стивена Уоллеса. Даже если следившая за домом команда и заметила меня, то рядом с целью я не находился. Я шел и шел, пока не наткнулся на просвет между двумя зданиями. Покрытая грязью тропинка вела в Кэмерон-парк. На соседних улицах полно было таких лазеек, и все они были перегорожены сине-белой лентой с надписью «ПОЛИЦИЯ».