Глаза.

Она узнает их.

Но кто?

Улыбка исчезает. Малин смотрит на ее нос, глаза, волосы и вдруг вспоминает.

Ребекка Стенлунд.

Сестра Бенгта Андерссона.

Она поднимает забинтованную руку, делает жест в сторону Малин.

И этим жестом, полным невероятного напряжения, она говорит все. К нему больше нечего добавить, словно это последнее, что она хочет сказать.

— Ты должна позаботиться о моем мальчике, если я не выберусь. Проследи, чтобы с ним все было хорошо.

— Ты выберешься.

— Я постараюсь, уж поверь мне.

— Что случилось? Ты можешь рассказать, как все было?

— Автомобиль.

— Автомобиль?

— Он забрал меня.

Ребекка Стенлунд крутит головой, пытаясь поудобнее расположить свою забинтованную щеку на подушке.

— Потом землянка. В лесу. И столб.

— Землянка? Где?

— В темноте.

— Где в темноте?

Ребекка закрывает глаза, как бы пытаясь сказать этим: «Я не знаю».

— Потом?

— Сани и автомобиль. Снова.

— Кто?

Ребекка Стенлунд чуть заметно качает головой.

— Ты не видела?

То же движение.

— Меня хотели повесить, как Бенгта.

— Их было несколько?

Ребекка снова качает головой.

— Не знаю, я не уверена.

— А тот, кто привез тебя сюда?

— Он помог мне.

— То есть ты ничего не видела…

— Я ударила черного, я ударила черного, я…

Ребекка закрывает глаза, продолжая бормотать:

— Мама, мама, можно нам побегать среди яблонь?

Малин склоняется ухом к самому ее рту.

— Что ты сказала?

— Останься, мама, останься, ты не больна…

— Ты слышишь меня?

— Мальчик, возьми…

Ребекка замолкает. Но она дышит, ее грудная клетка движется.

Спит она или бредит? «Может, это ей снится?» — думает Малин. Она надеется, что еще много ночей Ребекка не будет видеть сны, хотя знает, что эта надежда напрасна.

Рядом мигает осциллограф.

Его глаза горят.

Малин поднимается.

Некоторое время она стоит у постели, потом покидает комнату.

Зак на пути в «ИКЕА», а Малин поднимается по лестнице дома номер три по улице Дроттнинггатан. В камень ступеней вмурованы ископаемые животные, которым миллионы лет.

В доме четыре этажа, кабинет Вивеки Крафурд на третьем. Лифта нет.

«Психотерапевт Крафурд» — гласит витиеватая надпись на медной табличке, прикрепленной к коричневой двери.

Малин нажимает на ручку. Заперто.

Она звонит.

Один раз. Два. Три.

Дверь открывается, и показывается женщина лет сорока, с вьющимися черными волосами и круглым и в то же время угловатым лицом.

В ее взгляде светится интеллект, хотя карие глаза плохо видны за стеклами роговых очков.

— Вивека Крафурд?

— Вы опоздали на час.

Она открывает дверь чуть шире, и Малин обращает внимание на ее одежду. Кожаная жилетка поверх пышной синей блузы с лиловым отливом, плюшевая юбка в зеленую клетку достает до щиколоток.

— Можно войти?

— Нет.

— Но вы…

— Я жду клиента. Спуститесь в «Макдоналдс», я позвоню вам через полчаса.

— Я могу подождать здесь?

— Я не хочу, чтобы вас здесь видели.

— У вас есть…

Дверь кабинета закрывается.

— …номер моего мобильного?..

Последний вопрос Малин повисает в воздухе. Но тут ей приходит в голову, что подошло время обеда и сейчас у нее есть прекрасная возможность поддержать монстра американского фастфуда.

Она действительно не любит «Макдоналдс» и твердо решила никогда не ходить туда с Туве.

Мини-морковь и сок.

Мы в ответе за желудки своих детей.

Тогда давайте прекратим продавать картофель фри и газировку. Иначе чего стоит эта наша ответственность?

Сахар и жир.

Малин с отвращением толкает дверь.

Сзади нее автобус поворачивает на площадь Тредгордсторгет.

Бигмак и чизбургер — этого достаточно, чтобы тошнота подступила к самому горлу. Кричащие краски и навязчивый запах кипящего масла лишь усугубляют ее состояние.

Звони же!

Двадцать минут. Тридцать. Сорок.

Звонок.

— Малин?

Папа? Только не сейчас!

— Папа, я занята.

— Мы здесь обдумали все еще раз…

— Папа…

— Разумеется, мы будем рады, если Туве приедет к нам вместе со своим другом.

— Что? Я сказала, что я…

— …если они по-прежнему хотят…

Еще один входящий.

Малин откладывает разговор с Тенерифе и принимает следующий звонок.

— Да.

— Теперь вы можете подойти.

Кабинет Вивеки Крафурд напоминает библиотеку в богатом доме рубежа прошлого века. Книги. Множество томов Фрейда в блестящих кожаных переплетах. Черно-белая фотография Юнга в широкой золоченой раме. Дорогие ковры, письменный стол красного дерева и кресло с восточным орнаментом возле кожаного дивана цвета бычьей крови.

Малин садится на диван, отклонив предложение Вивеки растянуться на нем. Она думает, что Туве наверняка понравилось бы в этой комнате, воссоздающей по-своему, на современный лад, обстановку эпохи Джейн Остин.

Вивека сидит в кресле, скрестив ноги.

— То, что я расскажу, останется между нами, — предупреждает она. — Вы никому не должны говорить об этом, это не попадет ни в полицейский рапорт, ни в какие-либо другие документы. Этой встречи не было. О’кей?

Малин кивает.

— Наша профессиональная честь будет поставлена под угрозу, если что-то выйдет наружу. Или если узнают, что об этом рассказала я.

— Вероятно, мне придется сослаться на свою интуицию, если я воспользуюсь вашей информацией.

Вивека Крафурд улыбается.

Через силу.

Потом ее лицо снова принимает серьезное выражение, и она начинает рассказывать.