Каллентофт великолепен. Захватывающая история с хитроумно закрученным сюжетом, богатый язык, тщательно проработанные характеры героев и описание окружающей их обстановки. Роман «зимняя жертва» Каллентофта — одно из лучших произведений в детективном жанре.

Svenska Dagbladet

Монс Каллентофт — мастер своего дела. У него точный глаз и уверенная рука. Роман «Зимняя жертва» выстроен безупречно.

Östgöta Correspondenten

В некотором смысле книги о Малин Форс — моя попытка прикоснуться к собственному детству, понять, как я стал самим собой. Иногда мне кажется, что всю свою жизнь я только и делал, что убегал от собственного прошлого. Но нам никуда не деться от самих себя, разве не так?

Монс Каллентофт

Хочу поблагодарить тех, кто так или иначе помогал мне в работе над этой книгой.

Бенгта Нурдина и Марию Энберг за поддержку и большой интерес к моему труду.

Нину Ваденшё и Петру Кёниг за прозорливость и усердие. Рольфа Свенссона за его умение работать, в том числе и с бумагами. Мою мать Анну-Марию и отца Бьёрна за важные подробности в описании всего, что касается Линчёпинга.

Я хочу сказать спасибо также Бенгту Эльмстрёму, без разумных советов и интуиции которого не было бы вообще никакой книги.

Говорю огромное спасибо своей супруге Каролине за ее неоценимую помощь. Кем была бы Малин Форс с ее семьей и коллегами, если б не Каролина!

Прежде всего я хотел написать интересный роман. Поэтому позволил себе некоторые вольности, хотя и незначительные, в том, что касается работы полиции, жителей Линчёпинга и описания его окрестностей.

21/3 2007

Монс Каллентофт

Эстергетланд,[1] тридцать первое января, вторник

[В темноте]

Не бейте меня.

Вы слышите?

Оставьте меня в покое.

Нет, нет, впустите меня. Яблоки, запах яблок. Я чувствую его.

Не оставляйте меня на этом белом холоде. Ветер отточил иглы, которые колют мне лицо и руки, и скоро ни заиндевелой кожи, ни мяса, ни жира не останется больше на моих костях.

Неужели не видите, что я исчезаю? Но вам же все равно…

Черви ползают по земляному полу.

Я слышу их. И мышей. Как они сходят с ума от жары и разрывают друг друга в клочья. «Мы должны были умереть, — шепчут они, — но ты затопил свой очаг и сохранил нам жизнь. Мы — твои единственные соседи среди этого холода. Но были ли мы вообще когда-нибудь живы или давно уже умерли в комнате, где так тесно, что нет места любви?»

Я кутаю свое тощее тело во влажную ткань. Вижу огонь в очаге, чувствую, как дым распространяется по моей землянке и просачивается наружу, проникая в спящие сосны, ели, мох, серые камни и лед на озере.

Где оно, тепло? Разве что в кипящей воде. Проснусь ли я, если усну?

Не бейте.

Не оставляйте меня в снегу снаружи.

Я посинею, а потом стану белым, как все вокруг.

Здесь я совсем один.

Сейчас я сплю и во сне опять слышу эти слова: сукин сын, чертово отродье, ты не настоящий, тебя нет.

Но что же я вам такого сделал? Скажите мне только, чем я провинился? Что произошло?

И откуда этот яблочный запах? Яблоки круглые, но они взрываются, исчезают в моих руках.

Крошки печенья у меня под ногами.

А надо мной парит обнаженная женщина, но я не знаю, кто она. Она говорит: «Я позабочусь о тебе, для меня ты существуешь, мы люди, мы вместе». Но вот она исчезает, и крышу моей землянки сносит черным ветром; я слышу, как там, снаружи, кто-то ползет за женщиной по пятам, и она кричит, а потом смолкает. Но вот является снова, теперь совсем другая. Такая, безликая, и нужна была мне всю жизнь. Она исчезла, ударив меня, — кто же она все-таки такая?

Еще одно письмо в переполненной папке «Входящие». Папка «Отправленные» пуста.

Я восполнил свою потерю.

Мне наплевать, дышу ли я.

Когда прекращается дыхание и исчезает чувство утраты, возникает ощущение общности, ведь так?

Я проснулся, став старше на много лет, но моя землянка, мороз, зимняя ночь и лес все те же. Я должен сделать кое-что, что уже делал и раньше.

Откуда кровь на моих руках?

И звуки.

В чем дело?

Ни червей, ни мышей не слышно из-за этого шума.

Твой голос. Я слышу, как стучат в дощатую дверь моей землянки — это ты пришла, это вы, наконец вы здесь.

Стук. Не пейте так много.

Но вы ли это? Или это мертвые?

Кто бы вы ни были там, снаружи, — скажите, что пришли с миром, скажите, что пришли с любовью.

Пообещайте мне это.

Пообещайте мне.

Пообещайте.

Второе февраля, вторник

Любовь и смерть — соседи, и у них одинаковые лица. Чтобы умереть, человеку вовсе не нужно останавливать дыхание, и ему необязательно дышать для того, чтобы жить.

В любви и в смерти нет никаких гарантий.

Два человека встречаются. Возникает любовь. Они любят друг друга, пока любовь не кончается так же внезапно, как началась. Ее живой источник заглушили обстоятельства, внешние или внутренние.

Любовь продолжается, пока не закончится ее время. А еще бывает, что она невозможна с самого начала, но тем не менее неизбежна.

И пожалуй, именно эта, последняя разновидность любви — самая мучительная.

«Да, именно так», — думает Малин Форс.

Она только что приняла душ и, стоя в халате у мойки, намазывает масло на ломтик хлеба из муки грубого помола, одновременно поднося к губам чашку с крепким кофе.

Часы из магазина «ИКЕА» на белой стене показывают шесть пятнадцать. За окном в свете уличных фонарей сам воздух, кажется, превратился в лед. Мороз окутал серые каменные стены церкви Святого Лаврентия, а белые ветви кленов будто давно сдались и говорят всем своим видом: мы не выдержим еще одной ночи при температуре ниже двадцати! Лучше сломайте нас, дайте нам упасть мертвыми на землю.