Людивина выронила «глок» и попыталась схватиться за что-нибудь, вцепиться в жизнь, не дать ей уйти.

Она умирала. Такая быстрая смерть – и в то же время такая медленная. Она мучилась, все понимала и не в силах была это остановить.

Пальцы судорожно сжимались и разжимались в пустоте. Пустота утягивала.

И вдруг кислород вернулся. Долгий глоток воздуха вывел ее из апноэ. Одновременно расправился вмятый пуленепробиваемый жилет. Еще дымящийся от удара.

Вокруг трещали выстрелы, все больше разнося квартиру, и каждая пуля пролетала в опасной близости от трех французов. Еще несколько секунд – и пули превратят их в решето.

Краем глаза Людивина увидела, как Априкан выпрямился и направил дробовик на фасад противоположного здания. Он открыл огонь. Перезаряжая снова и снова. Он выпустил последнюю обойму в сторону стрелка, а Микелис, несмотря на два ранения, сумел встать на одно колено и последовал примеру полковника. Через мгновение адское пламя обрушилось на обезумевшего снайпера.

Только сейчас Людивина поняла, что они стоят спиной к входу.

Теперь, когда стрельба стихла, должен был начаться штурм. Возможно, нападающие уже внутри.

Она ухватилась за край выпотрошенного дивана и подтянулась, чтобы встать, преодолевая боль, которая сковала грудь и заставляла делать короткие вдохи, иначе у нее кружилась голова.

Морщась от боли, она взобралась на сиденье дивана, выбросила использованный магазин, вставила следующий, предпоследний, и вскинула глок.

В двери показались двое. Держа в руках винтовку и дробовик. Людивина не успела выстрелить, как они открыли огонь.

Выстрел картечью за долю секунды снес Априкану полголовы, размазав кости черепа, плоть и мозг по целому участку стены.

Людивина спустила курок, два раза быстро, потом еще дважды. В десяти сантиметрах от лица оторвался кусок дивана, что-то царапнуло по щеке, но она даже не моргнула.

Еще два выстрела.

Внезапно все стихло, на полу остались тела двух непрошеных гостей и тело полковника.

66

Людивина подперла остатки двери всей мебелью, которую успела нагромоздить, пока Микелис перетягивал рану на бедре, самую серьезную.

Потом они подсчитали оставшиеся боеприпасы. С учетом того, что они собрали с трупов, можно было выдержать небольшую осаду.

Но оба понимали, что не смогут держаться до бесконечности. Они были ранены, окружены, измотаны.

Из коридора доносились голоса других людей, занимавших позицию. Каждый раз, когда Людивина или Микелис выпрямлялись, чтобы заглянуть в зияющие окна, они видели фигуры людей, бегущих по улице, по переходам и забегающих в здание напротив.

Десятки и десятки охотников собирались и готовились к бою.

Со всего города съезжались снегоходы.

Попытка взять полицейских наскоком обошлась слишком дорого.

Теперь противник окружал их со всех сторон.

Ни Микелис, ни Людивина не видели возможности вырваться.

Комната располагалась слишком высоко, чтобы они могли спрыгнуть, а сползти по фасаду, как сделала она с Сеньоном, криминолог бы не смог. К тому же они стали бы удобной мишенью для стрелков, засевших в домах напротив.

Они оказались в ловушке. Приходилось передвигаться ползком.

Рано или поздно дверь рухнет, и на этот раз противник, несомненно, одержит верх.

Они сидели так уже два часа, скованные ужасом, не понимая, что делать. Два часа борьбы со страхом, болью и отчаянием.

Раны у Микелиса все еще кровили, у Людивины жгло в груди и от малейшего движения на глаза наворачивались слезы.

Криминолог сжал ее руку. Он был бледен, в испарине, несмотря на холод и ветер, задувавший отовсюду.

– Не сдавайтесь им живой, – сказал он слабым голосом.

У нее сжалось горло, она едва сдержала рыдание:

– Не надо так говорить!

– Это правда, Людивина. Вы знаете, на что они способны.

– Мы выпутаемся.

Он неотрывно смотрел на нее своими серыми глазами, и ей впервые показалось, что эти глаза – прекрасны. Он медленно покачал головой.

– Не хочется умирать, – тихо сказал он.

– Верьте мне, Ришар, вы еще увидите жену и детей.

Его дыхание было тяжелым.

Он пожал ей руку и умолк, но взгляд его высказал все остальное.

* * *

Небо розовело.

Ветер выстудил квартиру, покрыв тела убитых тонкой пленкой инея.

Людивину и Микелиса ждала та же участь.

Рядом лежал Априкан, неузнаваемый из-за отсутствия верхней половины головы.

С рассветом улица зашевелилась. Молодая женщина подползла к окну. Микелис попытался удержать ее, но она отстранилась и, несмотря на боль в сломанных ребрах, привстала.

Снегопад почти прекратился. Буря стихла.

Внизу, метрах в двадцати от них, остановился пикап. Его заднюю площадку заполняли канистры с бензином.

– Они хотят нас поджечь, – поняла она. – Они сделают все возможное, чтобы выкурить нас отсюда.

Подошли люди, чтобы разгрузить пикап, и Людивина заметила чуть в стороне Маркуса Локара, руководившего этим действием.

Надежды нет, Микелис прав. Даже их призыв о помощи оказался безрезультатным. Людей слишком много. Слишком много у них оружия. Слишком решителен настрой. Даже если бы все полицейские Радиссона разом явились сюда, загнанные в угол Маркус Локар и его соратники будут сражаться до последнего, они не сдадутся. Они расстреляют всех подчистую, за несколько минут уничтожат четыре или пять жалких полицейских машин, а затем устроят свой апокалипсис. С такими людьми, как они, нужно ждать худшего. Они не умрут по-тихому в своих углах, как обычная развенчанная секта. Нет. Они нанесут удары повсюду. Мощные удары. Чтобы уйти с треском. Чтобы оставить свой след. Запугать общество, которое покарало их даже здесь. Они устроят массовые убийства.

Людивина подползла ко входу и приподняла один из трупов, чтобы забрать дробовик. Он был снабжен оптическим прицелом. Она вернулась к окну, все еще стискивая зубы, слезы боли стояли в глазах.

– Что вы делаете?

– Там внизу Локар.

Микелис вздохнул.

Людивине уже нечего было терять, нечего беречь. Ее жизнь закончится здесь. Где нет никакой цивилизации. И никаких моральных ценностей. Оставалось действовать. Даже если это станет ее последним поступком на земле. Действовать.

Она прижала ружье к плечу, тщательно прицелилась, сквозь боль задержала дыхание и выстрелила.

Три раза.

Люди на улице бросились в снег.

Крышка бензобака на пикапе была очень маленькой. Людивина понимала, что ее идея безумна, что шанс на успех ничтожен, но стоило попробовать. Если бак полон, ничего не выйдет. Зато если он не полон, то внутреннее пространство, насыщенное парами бензина, только и ждет искры, щелчка раскаленной пули о металл, чтобы все…

Указательный палец снова нажал спусковой крючок, чтобы выпустить еще одну пулю.

Пикап взлетел на воздух в огромном огненном шаре.

Людивина спряталась за стену.

– Я не отступлю ни на шаг, – сказала она. – Если они хотят моей шкуры, им придется дорого заплатить.

Когда облако взрыва рассеялось, она выглянула.