class="p1">Локар лежал на снегу, над ним склонились трое, одна из них – женщина. Из-под него растекалось красное пятно.

Он еще что-то говорил.

Мужчины очнулись, и две канистры с бензином, которые кто-то успел вынести из машины до взрыва, поспешно исчезли внутри здания.

Наступал момент истины.

Людивина не желала принимать такую смерть.

Надо ждать до последней минуты, но сделать попытку прорваться. С оружием в обеих руках. Если понадобится, она выпрыгнет из окна, но капитулировать не станет.

С крыши соседнего здания раздался выстрел, и пуля просвистела прямо над ухом. Людивина тут же распласталась на полу. Кровь потекла по шее.

Задело кожу под волосами.

Последовали еще два выстрела, и, словно по команде, около десятка стволов присоединились к общей какофонии, чтобы разнести квартиру в щепки. Французы оказались в центре страшного циклона, вокруг них кружился водоворот пыли, штукатурки, опилок, поролона, снега, раскаленного свинца и крови.

И вдруг стрельба прекратилась. Наступило затишье.

Микелис и Людивина лежали, вжавшись в пол, закрыв уши руками, совершенно ошеломленные яростью атаки.

Девушка поняла, что это был отвлекающий маневр, чтобы поджигатели успели подготовить ловушку. Она знала, что это конец.

Языки пламени поползут вверх, температура повысится, они начнут задыхаться и будут обречены либо умереть здесь, либо выйти под пули противника.

Она ждала потрескивания первых языков пламени, поклявшись себе, что это станет сигналом к прыжку.

Им не удастся зажарить ее живьем. Не выйдет. Она не хотела умирать, не хотела мучиться, не хотела уйти насовсем. Она хотела жить. Смеяться, плакать, есть, влюбляться, ощущать всей кожей и всеми чувствами простые радости и горести жизни. Жизнь не успела ей надоесть. Людивина закрыла глаза.

«Никто и никогда не бывает готов к смерти. Никто».

Если для нее, как и для остальных – Априкана, Микелиса, Сеньона – все должно закончиться здесь, она устроит им последний сюрприз, они ее попомнят. Ей хотелось умереть достойно. С поднятой головой.

Она крепче прижала к себе оружие. Слезы стекали по носу.

Людивина сжала кулаки и приготовилась собрать все свое мужество. Оно ей понадобится.

Она сглотнула слюну и обернулась посмотреть на Микелиса.

Он моргал и тяжело дышал. Ему было плохо и так же страшно, как и ей. Они встретились взглядом.

Оба знали, что все кончено. Их жизненный путь завершится здесь, с рассветом.

Оставалось только решить как.

Он протянул ей руку – пальцы покрывала засохшая кровь.

Она взяла его ладонь и сжала со всей силы.

Он кивнул.

– Сейчас, – тихо сказал он. – Сейчас самое время.

Людивина приподнялась на локтях.

Она отбросила все надежды. Нужно просто решиться, встать на ноги и сделать то, что они задумали. Людивина поняла: чтобы умереть, не нужно мужества, достаточно расстаться со всякой надеждой.

И вдруг небо загудело.

На бреющем полете пронеслись два вертолета.

67

Канадская королевская жандармерия в считаные минуты заполнила Валь-Сегонд. Из десятка внедорожников и четырех вертолетов во все стороны выскакивали люди.

Два бронетранспортера въехали в поселок и через громкоговорители приказали всем сложить оружие.

Людивина не могла поверить. Это невозможно. Они не могли так быстро все организовать. Происходящее не укладывалось в голове.

Первый выстрел словно поджег бочку с порохом.

В одно мгновение весь поселок стал полем битвы.

В течение долгих часов из засады велась непрекращающаяся стрельба, у местных снайперов, казалось, были неисчерпаемые запасы пуль. Канадской жандармерии не оставалось иного выхода, как принимать ответные меры.

С помощью приборов тепловидения, установленных на борту вертолетов, снайперов ликвидировали одного за другим.

Целые здания пылали, и Людивина с бессильным ужасом смотрела, как некоторые семьи предпочитали смерть, лишь бы не сдаться властям.

Девушка вспомнила о Сеньоне, и у нее сжалось сердце, перехватило горло. Только бы он успел спрятаться, укрыться от пламени.

Видя, что Микелису становится все хуже, она рискнула схватить какие-то остатки простреленной простыни и прицепила ее к винтовке, которую выставила в одно из окон.

Выстрелы отдалились, потом баррикада на входе в квартиру рухнула.

В дверь ворвались люди в спецназовском снаряжении с автоматами наперевес.

Людивина горько улыбнулась.

И потеряла сознание.

* * *

Людивина не желала терпеть, пока она хоть чуть-чуть оправится, и требовала новостей. Едва очнувшись, она попросила встречи с одним из офицеров королевской жандармерии, чтобы объясниться. И чтобы понять.

– Вы нашли еще одного француза? – сразу спросила она. – Крупного чернокожего мужчину?

Ее собеседник был лет пятидесяти, сухощав, одет в форму и напоминал Априкана. От этого у Людивины заныло сердце.

– Нет, к сожалению. Мы заняты окружением двух последних кварталов, которые остаются в руках мятежников.

– Как вы сумели так быстро организоваться? И набрать столько людей?

Мужчина замешкался, но потом, учитывая состояние Людивины, решил, что она заслуживает честного ответа:

– Мы готовили операцию уже две недели. Наблюдали за ними издалека, изучали их повадки, пытались оценить количество оружия и разработать план действий так, чтобы в первую очередь эвакуировать детей. Несколько раз в неделю наши люди подбирались к ним вплотную по лесу, присматривались.

– Вы о них знали?

– Да. И начали операцию сегодня утром, получив ваше вчерашнее сообщение по радио. Пришлось спешно корректировать план, мы еще не были вполне готовы.

– Но как вы узнали? Вышли на след похитителей? Убийц?

– Должен признаться, что наших заслуг тут нет вовсе. Нас привел сюда один американский криминолог. Частный детектив. Он вышел на это место в результате собственного расследования.

– Он здесь? Я могу его увидеть?

– Сейчас?

Людивине не пришлось повторять, ее взгляд красноречиво выражал настойчивую просьбу.

Офицер вернулся с темноволосым мужчиной лет сорока: волевой подбородок, волосы, спадающие на лоб, как вороново крыло. Руки он держал в карманах толстой кожаной куртки, и, хотя он был по-своему хорош, Людивина прежде всего почувствовала идущую от него силу.

Его взгляд пронзал человека насквозь, и Людивина почувствовала себя перед ним почти голой.

Это был тот же мощный магнетизм, что и у Ришара Микелиса.

Людивина сразу угадала в нем такую же одержимость. То же ненасытное стремление к истине. Он отличался от других людей. Иначе двигался, иначе смотрел, он словно вбирал в себя каждый предмет – все имело для него цель и смысл.

Он был как счетная машина.

Его аура завораживала и внушала беспокойство, заметила девушка, пытаясь выдержать его взгляд.

Он мог внушать страх. Жуткий страх. Она угадывала это. И все же он полностью себя контролировал. Даже та гигантская сумеречная зона, в которой постоянно витали его мысли, была под контролем.

В нем чувствовалось что-то кошачье. Это был хищник с пленительной грацией.

Он во всем был похож на Микелиса: он обладал способностью