— До посадки двенадцать минут, — сказал ему генерал-полковник Серов; Анастас Иванович кивнул головой, посмотрел на часы, взглянул на небо. И снова молчание: эти люди умели скрывать свои мысли, были приучены больше слушать, нежели говорить. И все-таки, почему их так много? Могло случиться, что Берия удалось пронюхать о замысле Маленкова — Хрущева, и он, естественно, принял контрмеры. А вдруг они все направятся в Кремль? Как сообщить Маленкову или Булганину? Вместо встречающего — заложник…

Серебристый Ил-14 снижался бесшумно, моторы мерно рокотали на малых оборотах; казалось, летит не самолет, а планер. Машина выровнялась, какое-то время неслась над землей, словно нащупывая колесами шасси бетонку, мягко чиркнув ими по шероховатым плитам; в конце сравнительно короткой полосы Ил-14 взревел моторами, круто развернулся и легко покатился по рулежке. Натренированный экипаж осторожно подрулил к стоянке и выключил моторы, тут же к самолету дюжие молодцы подкатили трап, и в проеме открытой двери показался одетый в серый костюм Берия. Он на мгновение задержался, огляделся, блеснув стеклами пенсне, и медленно начал спускаться по трапу. Сойдя на землю, Берия поздоровался с Микояном, выслушал короткие рапорты заместителей, пожал им руки, по-барски кивнув остальным, стоявшим в пяти-шести метрах позади основной группы встречающих.

— Как дела в Берлине, Лаврентий Павлович? — едва совладав с собой, глухо и заученно произнес Микоян.

— Плохо! — резко отозвался Берия. — Подняли головы недобитые фашисты, вывели на улицы стариков, женщин, детей. Я об этом еще расскажу.

— Мне поручено сообщить тебе о заседании Президиума ЦК, — негромко произнес Микоян, озвучивая заранее подготовленные фразы. — Маленков и другие члены Президиума просили тебя прибыть в Кремль.

— Постой, постой, Анастас. На сегодня планировалось заседание Президиума Совета Министров. Так? — Берия переложил туго набитую папку в левую руку.

— Да. Но вчера решили собрать Президиум ЦК и послушать твое сообщение о положении в ГДР.

— Неужели это так срочно? Надо с дороги привести себя в порядок. Я заскочу в министерство на полчаса.

Этого-то и ждал Микоян и об этом настойчиво предупреждали Булганин, Маленков и Хрущев, советуя принять все меры к тому, чтобы вырвать инициативу из рук Берия и повести дело по другому, неизвестному Берия руслу.

— Все собрались и ждут тебя, Лаврентий!

— Подождут! — безапелляционно, с присущей ему бесцеремонностью произнес Берия.

— Неудобно, понимаешь, Лаврентий. Всего час-полтора, а потом — по своему плану. Я тебя очень прошу, — Микоян взял Берия под локоть.

— Что это ты сегодня такой предупредительно деликатный. И голос у тебя сегодня бархатный.

Знал бы Берия, каких сил требовалось Микояну, чтобы играть эту роль, проявляя и обходительность, и тщательно скрываемую настойчивость, и, естественно, страх; он, подобно джигиту, обхаживающему непокорного коня, был готов ко всему, напружинив и мышцы, и мысли.

— Устал. Столько забот в торговле! Вах-вах! Того нет, другого нет, — стараясь сохранить в себе обыденное состояние, наигранно отвечал Микоян.

— Богдан, — Берия обратился к мрачному, стоявшему в одиночестве Кобулову, — ты пока все подготовь. Я скоро приеду.

Они сели в лимузин, в глубину салона; говорили вполголоса, особенно Анастас Иванович, Берия же громко хохотал, охотно делился берлинскими впечатлениями.

— Танки пришлось применять. Да, да! Танки идут, а женщины навстречу с детскими колясками. Свободы, видишь ли, им захотелось! Полной демократии требуют. Я говорил руководству: мы — победители, вы — побежденные. Вот и ведите себя соответственно. В Сибирь бы тех, кто о демократии кричал! Уверен, что всю эту кашу заварили недобитые гестаповцы, — ну, мы им дали!..

«Я, как обычно, прихватив самые срочные бумаги, выехал встречать шефа вместе с начальником третьего управления; по дороге мы обменялись несколькими малозначащими фразами, больше молчали. Выйдя из генеральской машины, я обошел всех, кто приехал до нас, поздоровался, обмениваясь на ходу вопросами и ответами о здоровье, погоде, семьях, о результатах последних футбольных матчей нашего московского «Динамо». Было тепло и солнечно; с Ленинградского шоссе доносились предупредительные гудки автомобилей, сплошной шум работающих моторов, перезвон трамваев, и только тут, за высоким забором, была относительная тишина.

Услыхав голос генерала Серова, я подошел к нему, доложил о последних шифровках, сообщениях из войск, донесениях с мест тяжелых происшествий. Серов бегло ознакомился с документами, задержав внимание на телеграммах по учению; он перечитал подробное донесение двух командиров дивизий, докладывавших о завершении погрузки и начале смены места дислокации. Увидев роспись Кобулова, Серов спросил:

— Когда он читал эти донесения?

— Утром. В семь тридцать.

Заметив машину Кобулова, Серов тут же закрыл папку и вернул ее мне. Серов выглядел усталым; лицо помятое, съежившееся, словно на морозе, глаза и веки покраснели, морщины сгустились; мне показалось, что его что-то мучило, может, болезнь какая или неприятности по работе, мало ли их у первого заместителя министра!

Кобулов поздоровался за руку с Серовым, Кругловым, начальниками управлений, остальным сдержанно, как это обычно делал Берия, кивнул головой, сунул руки в карманы и отошел в отдаление, ближе к бетонному забору. Я заметил на его вечно хмуром и мрачном лице чрезмерную озабоченность, он походил на нахохлившегося горного орла, высматривающего в ущелье добычу.

Мне показалось, что среди множества стоящих и расхаживающих работников несколько незнакомых мне кавказцев; «джигиты» ни с кем не общались, стояли поодиночке, поминутно озираясь по сторонам. Только потом, наблюдая за ними, я понял, что все они смотрели на Кобулова, словно ждали его сигнала. Что это за люди, я так и не узнал.

Самолет министра катился по бетонке медленно и величаво, покачиваясь на неровностях с носа на хвост. Не дожидаясь остановки Ила, основная группа встречающих направилась вслед за трапом, несколько шагов сделал и я, — случалось, что шеф после возвращения требовал меня с папкой срочных документов. И я ждал вместе с другими встречавшими, прижимая туго набитую кожаную папку к левому бедру; до нас доносились обрывки фраз, но мой чуткий слух различал почти все, о чем говорили Берия и Микоян, особенно после того, когда они, отойдя от самолета, приблизились к нам. Я понял, что документы шефу в эти минуты не потребуются, — он едет в Кремль, а значит, и мне быть там же. Я сел в машину начальника охраны полковника Саркисова, и мы помчались по направлению Кремля. Малоразговорчивый и несимпатичный Саркисов на мои вопросы отделывался короткими рублеными фразами, сказывались его ограниченность и полное отсутствие интеллекта.

В Кремле охрана, помощники, начальники секретариатов членов Президиума, как обычно, разместились в большой, выходящей окнами на площадь комнате; разговаривали вполголоса: не было принято обмениваться мнениями, каждый хранил свои тайны.