с отцом он частенько колотил меня за провинности, – отмахиваюсь от своих мыслей, настраиваясь на нужный лад.

Мальчишка сначала посмотрел на меня с улыбкой, мол, шучу я что ли? Затем замер, когда я закатила рукав платья, оголяя плечо. У меня там имелась почти незаметная на загорелой коже неровная полоска шрама.

– Он посмел ударить девушку? – выкрикнул мальчишка, словно в жизни не слышал чего-то более возмутительного.

Жестом приказала ему успокоиться, а то у вспыльчивого мальчишки возникло желание сказать что-то скверное.

– Когда мне было пятнадцать, ну вот как тебе, я пошла в праздник гулять с друзьями. Мы веселились, прыгали через костер, плели венки и пускали их по реке, пели песни и вместе встречали рассвет. Мне тогда хотелось поступать, как хочется, доказать, что я взрослая и самостоятельная и могу делать, что хочу.

Улыбаюсь своим воспоминаниям, провожу рукой по столу, стирая несуществующую пыль. Мне просто надо занять чем-то руки, они выдают меня с головой, показывая насколько сложно об этом рассказывать.

– Когда же на рассвете я вернулась домой, то, конечно же, получила по заслугам, – слегка улыбаюсь, рукой накрывая шрам.

– Это возмутительно! – вспылил гордый мальчишка. – Ваш народ отвратительно относится к своим женщинам. Арталси прав, люди не достойны…

– Тихо, – схватила его за руку, чтобы успокоился, и сразу же отпустила, – послушай лучше меня.

– Но все же…

– Ренатси, у нас не такая большая разница в возрасте, по моим меркам, но будь добр дай мне сказать. Пока я гуляла с друзьями, веселилась и встречала рассвет, моя маленькая сестричка чуть не умерла. Напилась воды в речке и слегла с жаром. Лекарства, что были дома, не помогали, отец собрался за целителем ехать в другой город, но младших дочерей не было на кого оставить, ибо старшая – я, развлекалась и явилась исключительно под утро.

Замолкаю, чувствуя кислый привкус во рту. Сложно рассказывать кому-то то, чем, откровенно говоря, не гордишься.

– Скажи мне, Ренатси, как думаешь, на чьей стороне правда? – спрашиваю у него после паузы.

Он хотел ответить сразу, но осекся и нахмурился. Чуть подумав, ответил точно так же, как и собирался.

– Ваше отец не имел право поднимать на Вас руку. Он даже самостоятельно не может позаботиться о своих дочерях! Только и может, что перекладывать свою вину на ребёнка! Простите, госпожа, но ни один Гу Ре не поступил бы так же! Женщины – наше сокровище, они…

– Они вещь, – перебиваю его с улыбкой. – Я понимаю, что ваше отношение к женщинам сложилось во многом благодаря их малочисленности среди вас. Нет большего сокровища, чем женщина, ибо она рожает детей и продолжает существование Гу Ре. Думаю, именно поэтому у вас женщина получает так называемую «свободу», только оказавшись замужем, до этого же момента она – сокровище, попросту вещь. Разве тебе не кажется, что так оценивать нас весьма неправильно?

Мальчишка нахмурился, возможно, даже задумался, но ненадолго.

– То есть, по-вашему, бить девушек это хорошо? – не скрывает своего отвращения мальчишка.

– Нет, – соглашаюсь с ним. – Насилие порождает насилие, кому как не нам это знать?

– Так что же, кто, по-вашему, прав? – он сел обратно на стул и свел руки на груди.

– Оба неправы, – слегка пожимаю плечами. – В твоем возрасте свойственно недооценивать слова и советы старших, которые, увы, понимаешь лишь со временем. Даже сейчас я понимаю, что поступила неправильно, забыв о своем долге, не предупредив отца и оставив сестер. Но тогда я, как и ты не понимала этого. Мне казалось, что я ничем ему не обязана, и он не вправе требовать у меня что-то. Тогда же я плакала, бессильно злилась и даже проклинала своего отца, единственного человека, которому действительно есть дело до меня и сестер.

Хотела ободряюще ему улыбнуться, но грудь сдавил сильный кашель. Пыли что ли так много? Дышать как-то стало тяжело, да и голова кружится слегка. Переволновалась, наверное, да и эта жара будь она неладна.

– Вы не знаете, о чем говорите, – мотнул головой мальчишка.

– Поверь, знаю, – отвечаю ему с улыбкой, слегка сжав его прохладные пальцы. – Родители, что в том, что в этом мире, везде одинаковые.

В горле першит, продолжая безуспешно откашливаться, я возвращаюсь к готовке. Голова кружится все сильнее, так что выключаю плиту и умываюсь, стараясь прийти в себя.

– Отец узнал об Айне, – произнес мальчишка, будто я его пытками заставляю рассказывать.

– Что именно он узнал? – наливаю себе стакан воды, голос порядком сел.

– О том, что я попытался провести ритуал, несмотря на то, что он запретил, – вздохнул мальчишка. – Вы только не волнуйтесь, о том, что она Ри Да Ри, он не знает, тогда бы вообще убил меня.

– Это ты ещё легко отделался, – подтверждаю, снова кашляя. – Да что же такое?!

– Душно, наверное, – наконец-то обратил внимание на мой кашель мальчишка.

Он подошёл ко мне и, разжав засов, снял узорчатую решетку на окне.

Ожидалось, что после этого станет легче дышать, но стало наоборот хуже. Кашель согнул меня пополам и, чтобы не упасть, пришлось схватиться за шкаф. В глазах потемнело, так душно, что каждый вдох кажется мучительным.

– Это плохо, – произнес мальчишка, смотря почему-то на засохший фиолетовый сорняк под окном.

Странно, он же недавно был нормальным. Ноги подкосились от очередного приступа кашля, и я свалилась на пол, чувствуя, как все вокруг вращается.

– Госпожа? – обеспокоенно спросил Ренатси. – С вами все в порядке?

Горло жжет огнем, дышать нечем. Мои пальцы царапают каменный пол, я замечаю, что мысленно зову мужа, только когда он появляется. Он словно чувствует, когда мне плохо и тогда приходит ко мне. Помнится, раньше мне казалось, что у нас с ним какая-то странная связь, теперь же я не уверена. Что-то теплое коснулось груди и казалось, на мгновение стало легче дышать, но затем стало хуже.