Клиши, 1824 год

После поездки хотелось пить, и Валентине казалось, что в горле у нее пересохло от всех этих бессмысленных бесед, которые она вела в Париже.

Выйдя из кареты в Клиши, девушка вошла в дом, сняла шляпку и пальто и приказала Эмили подать воды. Усевшись в гостиной за стол, Валентина посмотрела через окно на сад. Садовник следил за травой, но многие клумбы стояли пустыми — она так и не дала указания, какие цветы там посадить. Печальное это было зрелище.

«Ничего я не добилась, — разочарованно подумала она. — Полушутливое согласие Шатобриана навести справки о Людовико, да еще пара предложений о помощи от всяких карьеристов, которых и всерьез-то воспринимать нельзя. Вот и все, что я получила».

Валентина не знала, что предпринять. Возможно, следует отправиться в Османскую империю на поиски Людовико и Никколо? Марцелла уже предлагала, но до сих пор этот план казался Валентине невыполнимым. Они просто не знали, где искать своих родных.

«Потом нужно будет написать Марцелле и сообщить, что я так ничего и не выяснила. Бедная девочка…» Валентина знала, что Никколо оставил младшую сестру на попечение какой-то цыганки, и много раз думала о том, что же толкнуло его на такой неподобающий поступок.

Войдя в гостиную, Эмили поставила на стол графин и стакан. На подносе высилась стопка писем.

— Это пришло за время вашего отсутствия, мадам, — объяснила служанка, неуклюже сделав книксен.

— Спасибо, я сейчас посмотрю.

Напившись с жадностью, Валентина протянула руку к письмам.

«Наконец-то!» — пронеслось в ее голове, когда она увидела такой знакомый почерк. Разорвав дрожащими пальцами конверт, она развернула письмо.

Сообщение было коротким и каким-то безличным, словно Людовико опасался, что прочесть его может кто-то посторонний.

Муж писал, что возвращается в Италию вместе с Никколо Вивиани. Заканчивалось письмо так:

«Если это возможно, встреть нас по дороге. Сперва мы направимся в Ареццо, в поместье Никколо Вивиани, и будем ждать тебя там. Не медли! Как только получишь это письмо, тут же отправляйся в дорогу.

Твой Людовико»

Внезапно силы оставили Валентину, и она выронила письмо. Бумага медленно опустилась на пол. «Никколо еще жив. И Людовико жив».

В голове вертелись тысячи вопросов. Что так надолго задержало Людовико? Где он нашел Никколо? Почему она должна ехать в Ареццо? Может быть, Никколо болен или ранен?

Но девушка понимала, что из этих коротких строк ей ответа не получить.

— Эмили! — громко крикнула она. — Эмили, не распаковывай чемодан. Завтра мы уезжаем. Скажи кучеру, что мы едем в Тоскану.

Месолонги, 1824 год

Под дождем бухта выглядела серой и мрачной. Маленькая шхуна вошла в порт. Перед Никколо возвышались стены крепости, на которых виднелось множество солдат. В дороге итальянец выяснил, что османы сняли осаду крепости только в конце прошлого года и греки вместе со своими союзниками ожидали нового нападения. Стены ощетинились дулами пушек.

Войти в порт было нелегко, так как бухта часто засорялась песком и появлялись опасные мели. Еще с корабля Никколо заметил, что город окружает болото.

Вид этой мрачной крепости посреди мрачных хлябей не произвел на юношу особого впечатления. Он ожидал чего- то большего от центра греческой борьбы за свободу.

В порту было полно моряков, торговцев и обычных горожан, в этой толчее Вивиани не сразу удалось сориентироваться. Как и полагается, он попытался доложить местным чиновникам о своем приезде, но после короткой перепалки с явно уставшим таможенником пожалел о своем решении. Документы юноша все равно потерял и пришлось дать чиновнику взятку, потратив большую часть денег, одолженных ему Катей и Гристо. Впрочем, Никколо не беспокоился о том, как с этим жалким остатком сбережений будет добираться до Италии. После злоключений последних лет это казалось лишь мелкой неприятностью, которую легко преодолеть.

Затрм он принялся искать дом Байрона, расспрашивая прохожих по-гречески. Найти англичанина оказалось очень просто — казалось, каждый в этом городе знал лорда и само упоминание его имени вызывало в людях радость и одобрение.

Забросив на плечо мешок, в котором находились все его пожитки, Никколо, следуя указаниям, направился к большому дому прямо на берегу моря, состоявшему из нескольких построек. Эти постройки, видимо, возводили без предварительного плана: черепичные крыши были косыми, местами вверх выдавались какие-то башенки, и Никколо заметил даже пару колонн, поддерживавших навесы. В лагуне перед домом стояли рыбацкие суденышки без парусов на мачтах, на берегу вокруг костра грелись какие-то люди, прячась от дождя.

Большой странный дом в самом центре этой пропитанной дождем идиллии — Никколо сразу понял, почему Байрон решил поселиться именно здесь. Не обращая внимания на собравшихся людей, юноша подошел к первой попавшейся двери — понять, где главный вход, было невозможно. На его стук отреагировали не сразу. К радости Никколо, дверь открыл Флетчер. Слуга Байрона в изумлении уставился на итальянца. Глаза у него были красные.

— Это вы, господин Вивиани? — Неприятности прошедших лет, приключившиеся с Байроном, оставили свой след и на Флетчере. — Я вас едва узнал.

— Да, это я, — Никколо приветливо кивнул.

Слуга отер ладонью щеку «Да он же плачет!» — внезапно понял Никколо.

— Ты не хочешь сообщить твоему господину о том, что к нему пришел гость?

— Я… да, конечно. Но лорд Байрон тяжело болен. Не знаю, сможет ли он вас принять.

— Болен? — Сердце Никколо сжалось от мрачных предчувствий. — Чем?

— У него болезнь легких. Он очень слаб. Это все из-за погоды и этой ужасной местности. Тут так влажно и душно, совсем не то, что у нас на родине.

«Болезнь легких, как и у Китса».

— Я должен с ним увидеться, — настаивал Вивиани. — Это очень срочно. Пожалуйста, отведи меня к нему.

— Не знаю…

— Отведи меня к нему, — с нажимом сказал Никколо. Он явно не собирался мириться с возражениями.

Флетчер кивнул. Из его правого глаза выкатилась еще одна слеза, будто упоминание о болезни хозяина вновь разбередило ему душу. Шаркая, слуга побрел в дом, а Никколо направился следом. С каждым шагом беспокойство юноши росло.

Байрон лежал, опершись спиной о высокое изголовье кровати. Комната, где разместили больного, была большой, с широкими окнами, которые сейчас закрыли из-за дождя и занавесили темными шторами. В комнате горела пара ламп, но они лишь усиливали мрачное впечатление.

Английский лорд был без рубашки, укрытый одеялом. Плечи были обнажены, волосы пропитались потом, и Никколо заметил пару седых прядей. С тех пор, как он видел Байрона в последний раз, поэт сильно постарел.