руку, сколоченные шкафчики с одеждой и помоечные ванны с антисептиками. Характерный резкий запах химии разливался в воздухе.

Тут Збарский поручил меня своему ассистенту, крепкому старику с голым, как коленка, черепом и неожиданно кустистыми седыми бровями.

Старик быстро и ловко обработал мне лицо и руки стерилизующими растворами. Под его суровым взглядом я переоделся в специальный костюм, натянул асептический медицинский халат, бахилы, шапку и перчатки. Збар-ский тоже переоделся, и мы вместе прошли через плотно задернутые черные шторы в следующее помещение.

Больше я терпеть не мог и уже раскрыл было рот, чтобы выпустить наружу рой накопившихся у меня едких и желчных вопросов, но как раз в этот момент мой сопровождающий оглянулся и, зыркнув столь грозно, что я не посмел произнести ни слова, скомандовал:

— Молчите! Смотрите и помогайте.

В следующее мгновение яркий свет ударил в глаза.

Только привыкнув к нему, я увидел, что стены этой новой, весьма просторной комнаты, выложены ледяными глыбами. Вот почему здесь было так светло и одновременно так холодно: сияние немногочисленных лампочек отражалось в искрящемся льду, как в зеркалах. Сухие дымки морозного конденсата ползли вверх по стенам, поземкой извивались на полу, окутывали столы с разложенными на них медицинскими инструментами, и фигуры людей, одетых так же, как я и Збарский.

Но все эти подробности я вспомнил после. А в первое мгновение мне было не до рассматривания деталей…

Тело лежало в прозрачной стеклянной ванне, заполненной бесцветной, маслянисто поблескивающей на поверхности жидкостью.

Тело было голое, почти безволосое. Его удерживали притопленным в середине ванны гибкие и тонкие резиновые жгуты с грузиками из белого металла, скорее всего, серебра или мельхиора. От малейшего сотрясения почвы, от шагов людей в помещении жидкость вязко подрагивала, и утопленник начинал беспокойно ворочаться, покачивая желтоватыми боками, на которых тут и там виднелись характерные черные и синеватые гангренозные пятна.

При движении бока медленно вспухали и опадали; это напоминало скольжение медузы в морской воде. Конечности выгибались самым невообразимым для человеческого существа способом.

Он жив? Он дышит?!

В этом было нечто до того омерзительное, что я, треть жизни проведший в анатомичках, неожиданно почувствовал дурноту. Кислый комок прыгнул от желудка вверх и распер горло. С усилием сглотнув слюну, я постарался подавить рвотный рефлекс. Мне было настолько не по себе, что я чуть не закричал в голос.

И все же — когда первый шок отступил — верх взяло любопытство.

Я подошел ближе. У существа в стеклянной ванне не было головы. Да и тела, как такового… тоже не было.

То, что я принял за человека, представляло собой, скорее, оболочку. Выпотрошенную тушу, пустую шкуру без требухи, с частично удаленными костями и мясом.

Почуяв на себе чей-то взгляд, я поднял глаза: Збарский внимательно следил за мной.

Заметив мое изумление, он коротко пояснил:

— Требовалось остановить гниение. Заморозка многое испортила. Мы решили, что от лишнего лучше избавиться.

Я кивнул. Мне хотелось спросить, кто был этот человек, и что такое здесь вообще происходит, а главное — для чего?.. Но я вовремя сообразил, что вопросов у меня куда больше, чем у Збарского — времени и желания на них отвечать.

Поэтому я молча продолжил свои наблюдения.

Над телом поработали столь основательно, что было непонятно даже — мужчина это или женщина. Лишенное половых признаков, оно напоминало легендарного андрогина — совершенное и безупречное существо, не разделенное в духе. Там, где у обычного представителя рода человеческого находится вагина или пенис, у выпотрошенной оболочки имелись два обкромсанных и подшитых грубыми стежками кетгута синеватых клочка кожи. Судя по их конфигурации и размерам, я решил, что все же оболочка принадлежала, скорее, мужчине. Но где голова? Почему… Кажется, именно в тот момент я начал впервые догадываться.

Збарский перебил ход моих мыслей, заявив самым безапелляционным тоном:

— Приступайте, Илья Аркадьевич! Простите, но я вынужден требовать — да, именно требовать вашей помощи. Такую работу не доверишь кому попало. Нам нужны специалисты. Сейчас мы достанем тело из раствора — это глицерин, смешанный с формалином и спиртом — и будем инъекциями прочищать подкожные капилляры от сгустков крови. Чтобы после наполнить их консервирующим раствором. Работа кропотливая. Смотрите на коллег и включайтесь. Вы человек опытный, справитесь. Пропустить ничего нельзя: любой, самый мелкий сосудик сделается в будущем источником гниения. Прошу: будьте очень внимательны, Илья Аркадьевич!

Кто-то сунул мне в руки шприц. Четверо в белых халатах с масками на лице приблизились и, опустив руки в резиновых перчатках в раствор, выловили оболочку из стеклянной ванны. Подержав ее немного на весу, чтобы глицерин стек, помощники Збарского уложили тело на прозекторский стол.

Наверху включили две дополнительные лампы, чтобы как можно ярче осветить место работы. И приступили к делу.

Вместе с другими я обкалывал оболочку неизвестного, прочищая от сгустков крови и по новой закупоривая мельчайшие подкожные сосуды специальным раствором. Думаю, что раствор этот был чем-то вроде воды Рюйша… Разве что с некоторыми добавлениями?

Збарский пояснил: перед тем, как попасть сюда, тело несколько недель продержали на сухом льду, и как раз в связи с замораживанием в нем оказалось столько негодной к длительному хранению гнилостной ткани. Почернелые гангренозные участки приходилось аккуратно вычищать скальпелем или скребками; плесневые пятна обрабатывали спиртом и уксусом; желтизну — отбеливали перекисью водорода.

Еще ни разу мне не приходилось отвоевывать у смерти то, что она сочла своим по праву. Шаг за шагом, сосуд за сосудом, жилку за жилкой, пятно за пятном…

Помните сказку о мертвой принцессе в хрустальном гробу, о гномах и отравленном яблоке? Если б кто-то сказал мне, что бессмертие будет выглядеть так — стеклянный гроб с глицерином под землей и плавающая в нем пустая оболочка… Отвратительный образ, право! Не знаю, кого это может соблазнить.

Я принялся за работу вместе с другими в ледяном подземелье. Несмотря на холод, пот лил с меня градом. Это продолжалось долго. Несколько часов. До тех пор, пока кто-то не подошел и не похлопал меня по плечу:

— Илья Аркадьевич! Идемте наверх. Отдыхать.

Это был Збарский. Он объяснил, что смена наша покамест закончена, необходимо сделать перерыв, потому что ошибки, совершаемые от усталости, по завершении работ обойдутся для всего дела в целом дороже.

Он говорил о том моменте, когда работа будет закончена. Я подумал, что при всем своем уме, Збарский, видимо, не отдает себе отчета, что сохранение вечности требует вечных усилий… А разве люди способны на такое?

На самом деле мы говорили с ним о разных вещах. Я только после сообразил