Может, она ему не нравится? Но тогда он не стал бы ей ничего дарить там, в ее крохотном бункере. Он разочаровался в ней уже здесь? Тогда он, по логике, завел бы себе здесь девушку. А лучше нескольких, так вся команда Брилёва поступила, благо недостатка в настроенных на близкое общение женщин не наблюдается. Может, капитана разочаровала ее фигура? Он так посмотрел на нее сегодня… даже взгляд потяжелел. Но интуиция подсказывала, что дело явно не в фигуре. Порфирьев видел ее в спортивном костюме еще там, в семейном бункере. Сразу было понятно, что у нее нет модных сейчас широченных костей таза, объемистых бедер в полспины размером и здоровенной задницы, являющейся центром фигуры. Где-то Ингеборга слышала, что военным вроде как нравится большая грудь. Но у нее родной третий размер, хорошей, между прочим, формы, от мамы досталось. Сейчас это редкость, она, как медик, в курсе. Правда, на ее ста семидесяти девяти сантиметрах роста, да еще в утягивающем беговом топике, грудь смотрится меньше, но не до такой же степени, чтобы вообще…

От обиды Ингеборга побежала быстрее, стремясь усиленной нагрузкой выдавить из головы печальные мысли, но мысли не выдавливались и, наоборот, лезли в голову с удвоенной силой. Что же произошло? Он ведь не злой, он… Ну, то есть он еще какой злой и особой любви к окружающим не испытывает, но к ней он так не относится, это она чувствовала отчетливо. Правда, объяснить свою уверенность не получалось. Просто они с ним вдвоем одинаковые. В смысле они вообще разные, но все равно одинаковые. Да фиг знает, как это объяснить. Словосочетание «родственные души» звучит глупо, тем более они не родственники, она даже на всякий случай провела тест ДНК, пока он был в биорегенераторе. Он так часто лежит в биорегенераторе, что она чего только не провела… Они не родственники вообще. Ее тянет к нему словно магнитом, и логичных причин этому нет. Кристина считает, что это психологическая проблема, основанная на реакции психики на экстремальную ситуацию. Мол, в подсознании Ингеборги укрепился стереотип: Порфирьев спас ее от смерти, значит, он герой. Плюс к этому он ассоциируется у нее с отцом, потому что высокий блондин. И на все это накладывается трагедия потери родителей и отсутствие опыта личной жизни. Итого получается первая любовь, возникшая на болезненном психологическом фундаменте.

С психиатрией Ингеборга была знакома очень обзорно, и разбирать все это с сугубо медицинской точки зрения – занятие малополезное. К слову, Кристина в психиатрии понимала еще меньше, так что особого доверия к ее версии у Ингеборги не возникало. Что-то уверенно шептало ей где-то в глубине души, что вечно недобрый капитан – это ее и не особо заморачивалось приведением доказательств или оснований. Да и поначалу все складывалось… ну… не так печально, как сейчас. Он даже улыбался ей. Несколько раз. Искренне поблагодарил, когда она тайком отдала ему те самые брезентовые свертки после того, как выписала его из стационара спустя трое суток почти непрерывного лечения. Капитан был уверен, что свертки нашли и отобрали, и обрадовался им, словно ребенок. После этого он несколько дней отвечал ей улыбкой на улыбку, но тогда было полно работы у них обоих. А потом все как-то очень быстро сошло в мрачные тона. Порфирьев стал с ней таким же хмурым и нелюдимым, как со всеми, и на все ее попытки хоть немного сблизиться отвечал не смертельными, но порой обидными издевками. Он специально держит ее на расстоянии, но почему? Этого понять не удавалось, а отсутствие опыта амурных интриг не позволяло ей выяснить причины каким-то завуалированным способом.

Поэтому Ингеборга решила выяснить все напрямую: взять и поговорить! Но добиться серьезного разговора оказалось не так-то легко. То времени нет, из операционной невозможно выйти, то он на поверхности, или на спортивных занятиях, или спит у себя в номере. И говорить с ней не хочет. Она несколько раз сюда приходила, но он ни разу не пустил ее внутрь. Открывал дверь, посылал вежливо или не очень, на этом все заканчивалось. Сегодня она одержала настоящую победу, оказавшись в его жилище, но все неожиданно обернулось так, что разговор вновь не состоялся. Под жучками людей Брилёва настаивать на такой беседе она не будет, вся эта самодовольная чернявая компания ей очень неприятна. Смотрят на нее, словно на недоступную экзотическую игрушку, и в их темных глазках одновременно читается похоть и неприязнь. Если бы она не была единственным врачом, кто знает, чем бы закончились эти черные взгляды. Итак, нужно найти подходящее место для разговора! Но это еще не значит, что она сюда больше не придет. Без беговой дорожки у нее точно крыша съедет от бесконечного однообразия, а так есть возможность побыть рядом с капитаном. Жаль, что в президентском люксе столько помещений. Как бы так вытянуть его сюда, в зал, в следующий раз? Можно было бы поговорить на отвлеченные темы. Даже так что-то могло бы проясниться.

Скорость бегущей под ногами ленты начала замедляться, выводя Ингеборгу из раздумий, и она посмотрела на сенсорную панель беговой дорожки. Выставленное время тренировки подошло к концу, и автоматика сбросила скорость ленты, начиная заминку. Надо же, как быстро… Она надеялась, что капитан вернется в зал за этот час. Жаль. Спустя пять минут тренировка закончилась, и девушка сошла с дорожки. Блондинка извлекла из ушных раковин гарнитуры, отключилась от развлекательной сети и прислушалась к наступившей тишине.

– Господин Порфирьев? – позвала она. – Дяденька злой капитан! Я все!

Ответа не последовало, и Ингеборга прошла вглубь капитанского номера. В роскошной ванной было пусто, и Порфирьев обнаружился в спальне. Кровать в президентском люксе была столь же роскошна, как все остальное, и постеленный на ней недалеко от края односпальный комплект постельного белья на огромной поверхности смотрелся сиротливо и, мягко говоря, бомжевато. Односпального пододеяльника на капитанские метр девяносто пять не хватало, и Порфирьев спал, накрыв голову декоративной подушкой. Из-за чего мягкий свет ночника, включившегося при входе Ингеборги в спальню, не попадал в глаза спящего. Девушка подошла к кровати осторожно наклонилась над капитаном.

– Злюка! – ласково позвала она, аккуратно убирая с его головы подушку. – Я закончила!

Порфирьев открыл один глаз, смерил ее сонным взглядом, сразу стал хмурым и недовольным и угрюмо прорычал:

– Я счастлив за тебя. Теперь потеряйся. Дверь сама захлопнется.

Он закрыл глаза, собираясь спать дальше, и попытался вновь закрыться подушкой.

– Можно мне принять душ? – Ингеборга убрала подушку с капитанской головы так, чтобы он смог нащупать ее сразу.

– Дома примешь! – рыкнул Порфирьев, пытаясь нашарить подушку рукой, не открывая глаз.

– Ну, дяденька, ну пожалуйста! – девушка сделала по-детски жалобный голос, но шутка никак не подействовала на капитана, и она печально вздохнула: – Так не хочется грязной влезать в чистую одежду. У меня полотенце свое и гель для душа, я ничего не трону…

– Да иди уже мойся, только отстань! – недовольно перебил ее Порфирьев и, не найдя подушки, натянул на голову одеяло.

Из-за недостаточной длины одеяла его ступни оказались открытыми, и Ингеборга осторожно пощекотала ноготками подошву капитанской ноги.