— Почему ты не берёшь меня с собой? — спросила Хэла очевидное.

— Нет, — отрезал он, упрямо, слишком резко, слишком нервно. — Я не буду просить тебя о таком. Я не могу. Не имею права, Хэла. Только о том, чтобы ты вернулась в Зарну, чтобы ты не губила себя. Если я вернусь, то я попрошу у тебя прощения, но до того. Просто…

Рэтар запнулся, сглотнул. Хэла встала.

— Почему не попросить сейчас? — спросила ведьма. И вправду, хватит уже себя рвать на части день изо дня и её давить.

— Потому что я не, — Рэтар не встал, глянул на неё этим своим полным вселенской скорби взглядом и она разозлилась.

— Не достоин моего прощения? — поинтересовалась Хэла гневно. — Не достоин попытаться его получить? Что? Нужно умереть? Знаешь, я считаю до пяти, или ты начинаешь говорить со мной, или я сваливаю, а ты отправляйся в Фару, выкупай мою голову, сражайся с ордами наёмных убийц, страдай по полной, ясно?

— Хэла, — он рыкнул, повёл угрожающе головой.

Она сделала несколько шагов от него, чтобы не успел поймать, хотя как-то слабо верилось.

— Два, три, четыре, — отчеканила ведьма и была действительно готова прыгнуть, но уж понятно, что не успела. Куда ей с ним тягаться, даже если способна перемещаться с места в горизонт в секунду.

— Не смей, — рыкнул ей в лицо Рэтар, когда поймал, вцепившись так, что все её несчастные косточки взвыли от богатырской силищи. Так и сломаться недолго. Хэла и забыла, что худой и костлявой быть намного больнее, чем мягонькой и пухленькой.

— Не отпустишь, — проговорила она с угрозой, теряя равновесие вместе с ним, и садясь на его колени, — будешь таскаться со мной.

— Буду, — ответил Рэтар и кажется был готов, а это надо сказать тот ещё вертолёт. Прынца выворачивало после каждого перемещения.

— Это в сотню раз отвратительнее порталов, — прошептала Хэла.

— Плевать…

— Это готов терпеть, а прощения попросить не можешь? — хотела сказать всё ещё злясь, но получилось, что голос пропал и прям прохрипела, под стать ему.

— Я, — ему кажется физически тяжело говорить. Хэла чувствовала невообразимое горе, боль, тяжесть, но понимала, если сейчас он не расковыряет это, то так тут и останется. — Ты… просто…

Да Хэла уже сотню и тысячу раз всё ему простила, она ему всё что угодно была готова простить.

— Рэтар, — она обняла ладонями его лицо.

— Нет, — упрямо повёл головой, будто пытаясь скинуть её руки, по которым она точно знала очень тосковал. — Пока я ходил, я старался не отдыхать, потому что пока идёшь, пока есть цель — легче. И я не мог спать, из-за остатков дурмана в крови и из-за того, что без тебя не могу. А когда приходилось останавливаться, то меня уничтожало, потому что не могу понять, как так? Как я… как я всё потерял, как испортил, как предал тебя.

Хэла повела головой, но Рэтар прервать его не дал. Он говорил очень сбивчиво, через силу.

— Понимаешь, когда человек голодает, он потом не может наесться, когда почти умирает от жажды, а потом добирается до воды, не может эту жажду утолить. И страх снова испытать то же самое, он доводит до безумия. Я просто… я… забыл, каково это — ласка, нежность, тепло рядом, любовь. Может и не знал никогда… Понимаешь? И я никогда не считал себя достойным, а в итоге просто запретил себе думать об этом. Мне это было не нужно. Мне не хотелось этого, когда спокойно, когда уютно, когда дома. И когда ты дала мне это, я просто не смог отпустить, мне страшно было отпустить, потерять это. Я вцепился в это мёртвой хваткой, и у меня бы это забрали только если бы я умер, Хэла.

— Родной, — как же она его понимала.

— Я был готов разорвать любого, — Рэтар упрямо повёл головой, продолжая говорить, словно нужно было, как дышать, — любого кто намекал или открыто говорил, что ты моя вещь, что я просто очень удачно тебя приобрёл, что купил тебя…

Из глаз его всё же потекли слёзы. А Хэла не могла на них смотреть — потому что он плакал, а у неё сердце умирало.

— Но я сам… — сглотнул Рэтар, — я сам обращался с тобой, как с вещью. Бесценной, нужной, как воздух, как жизнь, но вещью. Ты не виновата, что я сходил с ума по тебе, ты не виновата, что была для меня всем, что без тебя не могу дышать, не могу жить теперь. Это не твоя вина, ты не должна оборачиваться на это, не должна жить так, как мне надо. Это не правильно. И ребенок… боги, я не заметил, я так…

— Нет, это я виновата, — всхлипнула она.

— Нет, Хэла, нет! — оборвал феран её оправдания. — Я не мальчишка, Хэла. Я не впервые познал женщину! Я не знаю о последствиях близости?

— Я просто, — она попыталась оправляться, за свою беззаботность и откровенную неосмотрительность, — я думала, что бесплодна. Так было, дома, мне сказали после Егора, что больше у меня не будет детей. А потом моя болезнь… просто эта ваша белая комната…

— Она тебя вылечила, — договорил он за неё, а Хэла отчаянно закивала.

— И всё равно, не смей снимать с меня это. Я виноват. Потому что голову потерял, потому что стал безумен с тобой. И это моё, Хэла. Не твоё.

И она поверить не могла, что он действительно чувствует эту вину.

— И обряд… Я ведь доверяю тебе, доверяю, и на деле никогда не сомневался. И в Тёрке. И я знаю про повязь, про то, что близость не нужна. Но я просто увидел сон — тебя и Тёрка. И всё… Тогда в благословение Тэраф. Ты и Тёрк. Я так завидовал ему. До ненависти к себе. Что он может тебя трогать, обнимать, смеяться заставляет. Что ты с ним такая открытая. Такая… я когда увидел, что он за тобой в дом пошёл…

— Нет, ничего не было же, Рэтар, — и ведьма осознала, что если бы было, то она сама бы натворила эту их повязь, просто не зная. Но промолчала и не озвучила догадку.

— Я знаю, — кивнул Рэтар. — Я утром следующего дня увидел его и понял. И это злое счастье, Хэла. Внутри была эта жуткая ревность и она меня вывернула.

Он запнулся, нахмурился.

— Но и это не твоя вина. И я так хотел бы, чтобы ты меня простила. Потому что я утопил себя в дурмане, оказавшись слабым. Мне надо было тебя искать, а я подумал, что раз ты