Вернувшись в погреб, я попросил Ламина выйти и приступил к уже очнувшемуся пленнику, чтобы закончить с ним. Работка была грязной, муторной, противной, но я подбадривал себя тем, что как только получу нужные сведения, то буду свободен как ветер, и это заставляло удваивать усилия. Не подумайте, что все это доставляло мне огромное удовольствие. Я ведь садистом точно не был, и чужие страдания не приносили мне ни радости, ни удовлетворения. Но я понимал, что такую работу за меня никто делать не будет, а значит, придется потерпеть и продолжать пытки.

Но, несмотря на все мои старания, пленник отказывался отвечать на мои вопросы. Даже со спиленными зубами и раздробленными пальцами он только продолжал материть меня на своем языке. Я почувствовал к нему большое уважение как к достойному противнику и понял, что все мои попытки разговорить его окажутся бесполезными. Предприняв последнюю попытку допросить кочевника, я клятвенно пообещал ему исцелить все его раны и ожоги, если он честно и правдиво ответит на все мои вопросы. Пленник только плюнул мне в лицо, за что и получил удар по голове, лишивший его сознания. Первый блин вышел комом.

– Тогда приступим к тебе, – радостно оскалившись, сказал я, подходя ко второму кочевнику.

Пусть понервничает, пусть увидит, что я действительно псих, которому нравится доставлять другим боль. Подхватив щипцы, я взялся за его пальцы, чувствуя дикий ужас кочевника. Уже спустя несколько секунд пленник заговорил. Психология и в этот раз помогла мне. Не так тяжело самому переносить страдания, как видеть, что делают с другим, и осознавать, что ты сам скоро подвергнешься той же участи. Он болтал без умолку, отвечая на все мои вопросы, иногда с абсолютно ненужными подробностями, а я все слушал, запоминал и думал. Думал: а зачем им все это?

Через два часа после начала допроса я поднялся наверх, прихватив с собой окровавленные инструменты и оказавшийся ненужным горшок с углями. Вы спросите, почему я действовал так грубо и неаккуратно, почему просто не использовал навыки, полученные мной в рассветной школе? Это просто. Искусство, которому я обучался у мастера Лина, было смертельным, не рассчитанным на применение в пытках. Да, я знал множество болевых точек на теле человека, удар в которые может причинять невыносимые страдания. Но это знание мне не помогло бы, так как уже после второго удара пленник обязательно лишился бы сознания, а после пятого у него просто бы понизился болевой порог, ведь разум при таком воздействии начинает пытаться оградить сознание от мучений. Правду говорят, человек привыкает ко всему, даже к боли, поэтому проще и надежнее было использовать проверенные средства. Ведь не так сложно терпеть невыносимую боль, гораздо страшнее видеть, как ломаются твои кости, как капает кровь с твоей растерзанной плоти, как… Брр, мерзость какая!

Выйдя из полутемного погреба на свежий воздух, я снова с наслаждением прочистил легкие от запахов грязных тел, паленой кожи и квашеной капусты.

– Нужно поручить кому-нибудь убрать тела и закопать их где-нибудь подальше, – сказал я Ламину. – И советую дверцу погреба денек подержать открытой, пусть проветрится, а то воняет там после них…

– Ты их что, убил?

– Да. Все, что они могли рассказать, я уже знаю, поэтому больше мне пленные не нужны… Или ты их жалеть собрался?

– Нет, конечно, – фыркнул Ламин. – Просто уточнил, нужен ли я здесь еще или можно идти отсыпаться.

– Свободен, – махнул я рукой. – Иди отдыхай, только людей пришли, чтобы трупы вынесли.

Я отправился отдавать инструменты кузнецу. Поглядев на окровавленные клещи, Вашун недовольно покачал головой, а я извинился за непотребный вид, в котором возвращаю железки, и направился домой, чтобы в спокойной обстановке связаться с Фариамом и передать ему все те сведения, которые узнал. Во дворе я тщательно вымыл руки, оттирая с них кровь и грязь, оставленные кочевниками, а зайдя в комнату, тут же сбросил с себя куртку, всю провонявшую бомжениной. Достав разговорный амулет, я сжал его в кулаке и стал ждать ответа. Через довольно продолжительное время раздался голос короля:

– Слушаю тебя, Алекс.

– Там рядом никого нет?

– Нет, говори смело, – успокоил меня Фариам. – Я специально покинул совещание.

– В общем, я сегодня провел допрос нескольких пленных… Кое-какая информация появилась, но сомнения все же остались. Пленные были низкого ранга, главаря захватить не удалось. Рассказываю все коротко и по порядку. Месяца два назад все кочевые племена, обитающие в степи, объединились. На совете вождей был избран самый достойный, которому и поручили власть над союзом племен. Этим счастливчиком оказался некто Холах, доселе непримечательный вождь одного заштатного племени. По отзывам кочевников, отличается большим умом и хитростью, как и огромной жадностью. Именно он начал стремительную подготовку к нападению на Мардинан и соседние земли. С Фантаром и гномами у них, как я понял, не получилось, так что все свои силы кочевники бросили сюда. По словам тех же пленных, подготовка проводилась в рекордно короткие сроки, все это обеспечивалось полновесным золотом, поэтому племена, разводившие лошадей, просто сказочно обогатились. Сейчас в составе союза пять крупных и более двадцати мелких племен. Численность этого нового образования, по примерным оценкам, от полутора до двух сотен тысяч человек. Воины составляют приблизительно четвертую их часть, так как практически все мужчины, если они не старики и не дети, считаются у кочевников воинами. Сейчас степь бурлит, стремительно строясь в отряды, преимущественно конные. И хотя пешими кочевники стараются не сражаться, но, по слухам, даже если собрать всех коней в степи, все равно на всех воинов, желающих принять участие в походе, их не хватит. Так что около двадцати или больше тысяч будет без лошадей, что, однако, сильно армии Мардинана работу не облегчит. Также по слухам, что ходят по племенам, дикие горцы, живущие у западной окраины степи, практически рядом с океаном, тоже согласились заключить мир с кочевниками, с которыми ранее всегда были на ножах, и присоединиться к общему походу на восточные земли. Сколько их примет участие, я не могу сказать даже примерно, так как слухи к делу не пришьешь. Может, тысяч двадцать, а может, и все сто. Ориентировочно основное наступление будет дней через двадцать-тридцать, сейчас же кочевники хотят захватить Город и укрепиться в нем, чтобы обеспечить себе плацдарм для прорыва в обход пограничных крепостей. А теперь я хотел спросить, как там у тебя обстоит дело с подготовкой.

Фариам помолчал, переваривая новости, а потом ответил:

– Плохо. Удалось собрать только двадцать тысяч бойцов, треть из них – пока зеленые новички, вчерашние крестьяне. Еще планирую разыскать всех ветеранов, ушедших на покой, но и это обеспечит не больше чем тысячу бойцов…

– Рассветная школа?

– Мастер заверил, что если будет туго, то приведет всех своих учеников, но и это не переломит ситуацию. Я все равно не смогу выставить против врага больше тридцати тысяч бойцов, даже если оставлю незащищенными все пограничные города! Фарханд иман!

Я запомнил ругательство, произнесенное на незнакомом мне языке, а потом спросил Фариама: