Мы замерли. Я на спине, он лёжа на мне. Облачко тёплого воздуха долетало до моей щеки и оставляло кофейный аромат на моей коже. Я не видела его тёмных глаз в мраке вечера, но всем телом чувствовала, как он смотрит на меня.

– Прости. – Хрипло произнёс он, и тишину его голоса почти проглотила вьюга. – Пора заканчивать эти глупости, пока мы окончательно не окоченели.

Когда мы поднялись и я включила фонарик на своём мобильнике, стало совсем непонятно, где искать телефон Джейсона.

– Чёрт с ним. – Побеждённо махнул он рукой и поплёлся в сторону дома. – Поищу его утром, когда вернусь за машиной.

Остаток пути мы даже не взглянули друг на друга. Я всё так же шла на свет огонька и смотрела в спину мужчине, чьё дыхание до сих пор согревало мою щёку.

Джейсон

Мы ворвались в дом вместе с метелью и тут же захлопнули дверь. Вой сразу же стих, но всё ещё пытался пробиться в стёкла. Мы принялись сбрасывать верхнюю одежду, промокшие, словно искупавшиеся в море.

– Как же холодно! У меня даже трусы мокрые! – Со смехом сообщила Эмма, стягивая шапку со своих влажных кудрей.

– Я часто слышу такое от женщин.

– Очень смешно! Пойду переоденусь.

– Я тоже. Как же удачно, что здесь куча моих вещей.

Мы разошлись по разным спальням, но пока я вытирался полотенцем, не мог не думать о том, что за стенкой Эмма проделывает то же самое. Представил, как могла бы выглядеть её кожа под свитером, и сглотнул целый комок нервов.

– Да что с тобой, Кларк? – Зашептал я своему отражению в зеркале на дверце шкафа. – Как школьник, ей богу.

Вытащив с полки первую попавшуюся кофту, я расправил её и увидел, что это моя толстовка с эмблемой университета. Та самая, в которую переоделась Эмма после «снегобола» на празднике Кларков. Почему-то мне захотелось понюхать её, впитать аромат кожи Эммы, но, видно, эта толстовка пережила стирку с целой тонной кондиционера, потому что источала лишь ароматы порошка. Мне показалось нелепым надевать её после Эммы, и я выбрал другую байку, которую не носила ни одна девушка на свете.

Остудившись от снега и непрошенных мыслей о несвободной женщине в другой комнате, я спустился первым и взялся за камин. Дрова быстро разгорелись и подарили долгожданное тепло. Я подставил отмороженную от потери перчатки руку к огню и посидел перед камином, пока не услышал шаги за спиной.

– О, как же хорошо, что у тебя есть камин.

Эмма опустилась рядышком и тоже выставила ладошки поближе к решётке. Она сменила свитер – да сколько же их у неё! – и надела лосины, в которых ей было удобно, а мне совсем нет. Ткань так любовно обволакивала изгибы её красивых ног, что я возмутился, как вообще можно скрывать их под джинсами и длинными пуховиками. Мы сидели рядышком, как два взмокших под дождём птенца, и грелись. От Эммы пахло яблоком и красками – запах, который въедался в её пальцы годами. Никогда ещё не встречал женщину с таким уникальным ароматом.

– Боюсь, что с такой погодой мы останемся без ёлки. – Вздохнула она, получив свою дозу тепла и устраиваясь на моём кресле. Похоже, я утратил все права на него, когда уехал в Лос-Анджелес. – Может, поужинаем, пока будем ждать?

– Только если в твоём меню есть что-то посущественнее попкорна и крекеров.

– Ты ведь заставляешь свою маму мотаться сюда через день, чтобы присматривать за мной. И каждый раз она привозит столько еды, сколько я за неделю не съем.

Мне нравилось, как ласково Эмма говорила о моей матери. Когда теряешь всех близких, умеешь ценить чужую заботу по заслугам.

– Могу предложить тебе целое меню из жареного цыплёнка, мясного пирога, яичного салата и сэндвичей с индейкой. И это я ещё не перешла к десертам.

Мы ужинали за столом в гостиной, который я обычно использовал для работы, и болтали без умолку, как болтали по телефону последние две недели. Вопреки нашим опасениям, с опозданием всего в пять минут нам доставили ёлку.

– Вот какую машину нужно водить в Берлингтоне. – С шуточным укором сказала Эмма, выглядывая в окно.

Мужчина на огромном пикапе вытащил ёлку из открытого багажника и потащил к крыльцу.

– Если я буду развозить ёлки, а не девушек, то обязательно куплю такой. – Ответил я, выбегая на улицу, чтобы помочь курьеру.

– Ты неисправим! – Послышалось за спиной.

Когда я снёс все коробки с новогодними украшениями с чердака и выставил в гостиной, Эмма заметно погрустнела. Без горячительного было не обойтись, и я налил нам по бокалу виски для храбрости. Первую порцию Эмма заглотнула, как акула туриста, и с ужасом попятилась от коробок, словно в них я держал змей или чучела животных, что порой наведывались в гости из леса.

– Это всего лишь игрушки и гирлянды. – Мягко напомнил я. – Давай. Сделаем это вместе. Не в доказательство того, что ты их забыла. А что помнишь.

Ёлка устроилась в углу за камином и ждала, пока её нарядят. Медленно, но верно мы стали вскрывать коробки и доставать шары, стеклянные домики и подвесные снежинки. Я позволил Эмме повесить первую игрушку, и как только она водрузила пластмассовый красно-белый леденец на лапку, сомнения покинули её. Она улыбнулась мне и тихо сказала:

– Спасибо.

Два часа мы танцевали по дому с игрушками и гирляндами, подготавливая дом к приходу Рождества. Эмма подключила свой телефон к портативной колонке и включила любимый плейлист. Я бы предпочёл что-то более рождественское, но это был вечер Эммы. А ещё Бейонсе, Адель и всех их подружек, так что я не возражал против этой сентиментальщины. Несмело она всё же повторяла семейные обряды: обмоталась дождиком, как боа, приготовила какао и пила его вперемешку с виски, вставила в уши две маленькие голубые звёздочки, как делала её мама когда-то. Постепенно опустели не только коробки, но и бутылка «Джека Дэниэлса», которую я вытащил из бара, чтобы согреться.

Около десяти мы упали на диван без сил от сражений с бураном и ёлкой, но довольные, что всё это наконец закончилось. Эмма сделала огромный шаг вперёд – ей можно гордиться. Страх – опасный симптом, и порой чтобы вылечится нужен бокал виски и надежное плечо, а не волшебная пилюля. Я был рад, что моё плечо оказалось достаточно надёжным, чтобы Эмма начала исцеляться.

– Ты, наверное, думаешь, что я ненормальная. – Грустно улыбнулась она, попивая виски из бокала и глядя на прыгающий огонь.

– Почему я