Звонко пропел звонок. Все заголосили, затопали, толпа подхватила Андрея Т., протащила его по коридору волоком, пропустила через мясорубку дверей и выбросила помятого, но живого в освещённый актовый зал.

Зал был наполнен зрителями. Они гроздьями свисали с балконов, запрудили тесный партер, некоторые устраивались в проходе на малиновой ковровой дорожке и маленьких раскладных стульях.

Звонок пропел во второй раз, затем в третий, последний, но шум в зале не утихал. Наконец на ярко освещённую сцену вышел знакомый Андрею кот. Тот самый, которого он спутал с Мурзилой. На нём был бархатный зелёный кафтан, на голове шляпа с павлиньим пером, из рукавов торчали длинные кружевные манжеты, задние лапы утопали в ботфортах с широкими блестящими пряжками, за поясом из морёной кожи был заткнут жуткий разбойничий пистолет с раструбом на конце ствола. Кот грозно оглядел зал. Публика вела себя вызывающе. Тогда он вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил. Зал наполнили грохот, дым и огонь. Публика аплодировала. Когда аплодисменты утихли, кот заткнул пистолет за пояс и объявил программу.

Андрей Т. сидел в середине зала, ряду примерно в десятом, стиснутый с обеих сторон угрюмыми подозрительными субъектами.

Кота он слушал вполуха, всё больше косясь на соседей и на всякий случай подстраховывая карманы, хотя, кроме горстки мелочи да пары полинялых купюр, в карманах ничего не было.

Эти двое, между которыми он оказался, оба были бледные и худые и похожи один на другого, как две капли воды с болота. Лица их были рыбьи, губы сильно вытянуты вперёд и постоянно будто что-то жевали. И запах от них шёл рыбий, и это последнее обстоятельство раздражало Андрея Т. больше всего. Пересесть он уже не мог, зал был набит битком, да и эти, что его подпирали, при малейшей попытке Андрея хотя бы почесаться, пошевелиться вдавливались в него плотнее и держали в жёстких тисках.

Программа, обнародованная котом, была какая-то дробная и размытая. Никакого определённого стержня в предлагаемых на вечере номерах Андрей, как ни старался, не уловил. Возможно, его отвлекали соседи. Всё, что происходило в зале, называлось очень длинно и вычурно: «Плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие…» и так далее. Что «так далее», Андрей Т. не запомнил.

Из объявленных котом номеров ему запомнились следующие: «Падение Икара», театрально-мифологическая сцена; «Полёт шмеля», музыкально-драматическая композиция; «Папанинцы на льдине», вольная сценическая интерпретация народной былины; «Ёлка в Сокольниках», балетная композиция; «Рассвет над слободою Елдыриной», оратория для хора и балалайки с оркестром, части первая и третья, без второй; «Амур и Психея», альковная сцена из Лафонтена. А также в части «Массовые игрища и забавы» – соревнование по перетягиванию каната, бег в мешках, выпивание на скорость воды из грелки, коллективное отгадывание загадок и прочие культурно-спортивные мероприятия. Развлечения из части массовой должны были равномерно перемежаться с выступлениями самодеятельных коллективов.

Вечер обещал быть насыщенным. Единственное, о чём сожалел ведущий, – так это об отсутствующем директоре. Но возможно – кот особо выделил это слово – возможно, господин директор и будут. Если сложатся метеоусловия. А пока его заменит уважаемый господин Пахитосов. Кот коротко и вяло проаплодировал.

Откуда-то из-за левой кулисы на сцену выкатился тот самый хмырь, что принимал Андрея Т. в канцелярии. Он весь был расфра́нченный, расфуфыренный, в строгом костюме с блёстками и с зачёсанными на пробор волосами. Он раскланивался, расшаркивался, сиял, посылал в зал воздушные поцелуи, как какой-нибудь третьесортный конферансье из окраинного Дома культуры. Поюродствовав пару минут на сцене и бросив в публику невнятные поздравления, он сбежал по ступенькам в зал и устроился в первом ряду партера.

Вслед за ним покинул сцену и кот.

Представление началось. 

На сцену вышли два странных малых. Один был лысый, с пристежной бородой, другой – стриженный под горшок подросток; оба были в мятых рубахах, перехваченных в поясе ремешками. Тот, что был лысый и с бородой, нёс в руках какую-то ветошь. У второго руки были пустые.

– О сын мой, – сказал лысый и бородатый, – ты знаешь, что я великий изобретатель. Это я изобрёл топор, штопор и паруса. А этой ночью, пока ты спал, изобрёл я крылья, чтобы летать, как птица. Вот они. – Лысый протянул свою ношу стриженному под горшок пареньку.

– О отец мой, – отвечал ему паренёк, – я поистине восхищён божественной смелостью твоего ума, но в одном я смею с тобою не согласиться.

Тогда взял слово лысый и бородатый. Он трагически наморщил лицо и сурово обратился к подростку:

– О сын мой, в чём же причина твоего со мной несогласия?

Молодой человек потупился. Он покрылся краской стыда. Он готов был провалиться сквозь сцену и активно это показывал, большим пальцем правой ноги ковыряя под собой пол.

– Ну же? – торопил его с ответом отец.

Наконец, выдержав паузу, молодой человек решился.

– О отец мой, – начал он с пафосом, – ты сказал, что этой ночью я спал. Ты не прав. – Он посмотрел на отца. – Эту ночь я овладевал знаниями. – Он вытащил из-за пазухи книжицу с таблицами логарифмов и торжественно помахал ею в воздухе.

Далее они лили слёзы и вымаливали друг у друга прощение, отец, восхищённый сыном, разрешал ему часок полетать, сын привязывал себе к плечам крылья, сверху опускался канат, сына поднимали над сценой, и на время он исчезал из виду; затем под барабанную дробь откуда-то из-под театральных небес раздавался истошный крик, сверху летели перья, и что-то грузное и человекообразное с хлюпаньем падало на подмостки и, с секунду поизвивавшись в агонии, замирало, испустив дух.

Сразу после Икара шла музыкально-драматическая композиция «Полёт шмеля». Ничего особенно занимательного Андрей Т. в ней не нашёл – что-то пожужжало и стихло, и сразу же был объявлен очередной номер. Но в перерыве между номерами случилось нечто.

Андрей Т. сидел в ожидании, пока сцену обкладывали белыми картонными тумбами и застилали широкими простынями: первые должны были изображать айсберги и торосы, вторые – заснеженную поверхность льдины, на которой зимовали папанинцы. И тут над рядами зрителей замелькал бумажный листок; он плыл из первых рядов и быстро приближался к Андрею. Андрей Т. его машинально взял и хотел уже передать дальше, как оба его соседа повернули к нему свои головы, и два пальца – слева и