Успели.

К Ярославлю подошли под туго натянутыми парусами с вышитым на каждом княжьим трезубцем. Лодьи величаво вплыли в устье Которосли, бросили якоря у пристаней. Янь Вышатич взял в руки турий рог, окованный золотом, и трижды коротко протрубил — возвестил прибытие в град княжьего даньщика с дружиной.

Забот у ростовского и суздальского епископа было хоть отбавляй. Для клира нужно пошить новые ризы вместо обветшавших, испытать присланных из Киева двух новопоставленных иереев и научить их, как ладить с местным народом, на четверть славянским, на три четверти мерянским, говорящим на своем языке. Потом — заняться устроением книжни, чтоб не посылать каждый раз за книгами в Киев или Новгород. Сей дикий край лишь начинает просвещаться светом Христовым, книг потребно много, нужны свои переписчики и изографы. С мерянской паствой опять же хлопот не оберешься. Во всей ростовской земле крещено чуть более двух сотен человек, но и за ними нужен глаз. То приволокут в храм бревно с вырезанным божком, то принесут на литургию связанного зверя, чтобы принести его в жертву, или приволокут на отпевание колоду с покойником, а в той колоде вместе с мертвецом положены медвежьи лапы. И еще уверяют: без этих лап умершему никак невозможно будет вскарабкаться по дереву на небо. А начнешь переубеждать их, сердятся, фыркают, того и гляди снова к волхвам пойдут.

В Чудском конце Ростова стоит идол — тоже забота немалая. Кумир великий — пяти сажен ростом, в два обхвата толщиной, высеченный из единого камня. Гроза его два раза била, только макушку чуть рассекла, а так ничего, стоит идолище поганое волхвам на радость. Владыка Леонтий с этим идолом — давние враги. Один раз случилась у епископа настоящая пря с кумиром. Пришедши на капище, владыка помолился, перекрестился и громким голосом повелел идолу расточиться, яко дым. Волхвы встали кругом и насупили мохнатые брови, приготовясь гнать чужака. Сами не ожидали, что кумир заговорит человечьим голосом. Гулко, будто из бочки, идол промолвил, что исполнит требуемое после того, как ему ответят на вопрос. И задал вопрос: кто есть козлища, а кто агнцы? Владыка Леонтий долго думать не стал: козлище, сказал, это я, грешный, а кто агнцы, не ведаю, их знает один Бог. Бес приуныл: победил ты меня, Леонтий, расточаюсь по твоему смирению. И расточился. Сколько ни вопрошали волхвы онемевшего и оглохшего идола, он им ни слова в ответ. Тогда рассердились на епископа еще больше и прогнали. А бес обманул. На следующий день опять водворился в идоле и до вечера словоблудил напропалую. Потом, правда, кумир снова заглох. Волхвы после этого стали требовать еще больше жертв от мерянских язычников.

До Крещенья оставались считанные дни, а накануне подоспела еще одна забота. Такая, что чело владыки собралось глубокими бороздами и до сих пор не разгладилось. Из Ярославля пришли тревожные вести: после ухода из града даньщика князя Святослава тамошних волхвов обуял мятежный дух. Подняв людей, они двинулись к Ростову и по пути убивали женок, обвиняя в ведовстве. Владыке Леонтию такую несуразицу слышать было не впервой. Волхвы давно, из глубины веков, соперничают в колдовстве и влиянии на умы с бабами-ведуницами. Однако теперь они убивали не ведьм, а жен из зажиточных домов.

— Владыко! Владыко! Идут! Пришли! Ищут!

В горницу, споткнувшись на лестнице, влетел головой вперед дьякон Агафангел. Старый епископ помог ему подняться и побранил:

— Не мятись, аки падший дух, отче Агафангел, ибо крест на себе носишь. Подобает ли ронять его на пол?

— Не подобает, владыко, — сморгнул дьякон. — Да только мятусь ныне не я, а люд ростовский. Явились волхвы ярославльские, с толпою ходят по граду и выкликают жен. С десяток уже, — отец Агафангел возвел очи горе, — порешили.

Епископ, повернувшись к иконе, осенил себя крестом.

— Помоги-ка мне, отче дьякон, обуть поршни.

Выйдя из дома, владыка потянул упиравшегося Агафангела за собой.

— Проводи меня к ним, да и ступай с Богом.

— Не ходи туда, владыко! — взмолился дьякон. — Страшно от толпы умученным быть! Давай схоронимся где ни то.

— Авось Господь меня схоронит.

От владычного двора с ними отправились еще трое из храмового причта. Агафангел, едва завидев толпу градских людей, задрожал, как осиновый лист, и не мог двинуться с места. Владыка велел и остальным встать в сторонке, не ходить с ним. Пороптав, клирики проводили его унылыми взглядами.

Епископ пробился сквозь толпу ко двору, в котором орудовали волхвы. Оттуда неслись женские крики, будто сразу нескольких баб таскали по земле за волосы. Горожане кивали друг другу, соглашаясь с тем, что наплели им волхвы.

— Два лета недород, небо не дождило.

— Неспроста, видать. Слышь, что бают.

— Борти в лесу мало меду дали.

— Рыба плохо ловится.

— Злые бабы отобрали у земли приплод.

— Ведьмы они.

Впереди взвизгнула баба, толпа ахнула.

— Ведьма!

— Курмеева женка — ведьма!

— И своячница ее…

— Пригрел в своем доме!..

— Эй, Курмей, убей сам свою жену!

Владыка Леонтий отшвырнул с пути двух ростовчан и вышел к волхвам, творившим свою ворожбу. Бледную, растрепанную женку в порванной рубахе держали за руки. Другая баба ползала по вытоптанному снегу, будто что потеряла. Со спины у нее стекала двумя струйками кровь. В стороне понуро стоял хозяин дома, с отвращением косился на порезанную бабу.

— Остановитесь! — повелительно крикнул епископ. — Что творите, сатанинское семя? Бесов кровью поите? В чем виновны эти жены?

— Они прячут снедные припасы, когда у всех житные ямы и амбары давно пусты! — вылетело из толпы.

— Уйди, пископ! Без тебя разберемся с ведьмами.

Один из двух волхвов близко подошел к владыке, узко сощуренными хитрыми глазами обозрел его.

— Ты — жрец трехликого бога? — Не дожидаясь ответа, продолжил: — Ему не совладать с нашими богами, живущими испокон веков на этой земле. Хочешь знать, чем провинились перед людьми эти жены? Тогда смотри.

Другой волхв, стоявший позади бабы в роздранной одеже, поднял нож и рассек ей спину. Женка взвыла, выгнулась. Ее удержали, не дав упасть. Чародей сунул руку под разрезанную рубаху бабы, быстро вытащил и показал всем: в горсти было зажато зерно, замаранное в крови. Он медленно высыпал жито в снег.

Потрясенные горожане выкрикивали проклятья ведьме.

— Ты видел, — обратился к епископу волхв. — Мы вынимаем у них разное: у одной жито, у другой мед, у третьей рыбу или что другое. Боги велят истребить их. Тогда земля даст обилье, люди не будут голодать.

— Все, что я видел, — владыка повернулся к горожанам, — это идольское наваждение. Не верьте колдунам, они вас морочат! Они служат нечистым духам и волхвуют бесовской силой на погибель себе и другим.