— Стой-ка, — придержал его воевода, всматриваясь в черноту голого бора.

Отряд остановился. Вскоре уже все видели — за деревьями кто-то прячется. Немного подождали. Отроки достали луки из налучий, неторопливо надели тетивы. Янь Вышатич спешился, снял с петли на седле топор. Сделал десяток шагов по упревшему снегу к лесу.

Смерды выслали переговорщиков. Из-за стволов вышли трое. Они двигались не спеша, но и не медля. Были уверены в себе, вооружены топорами. Овчинные кожухи нараспашку — теплынь. Большие меховые шапки, напротив, до бровей.

— Лапотники, — презрительно молвил кто-то из отроков. — Рожи мохнатые!

Смерды встали в пяти шагах от воеводы. Двое ощерились, третий был угрюм.

— Я пришел взять волхвов, — объявил боярин. — Вы мне не нужны.

— На што тебе наши волхвы? — прошипел угрюмый.

— Они смерды моего князя, как и вы. Накажу их за смертоубийство и разбой. Выдайте мне их, и можете расходиться по своим селам.

— А ежли не выдадим? — другой харкнул в снег.

— Тогда пойду на вас и убью всех.

— Постой, воевода.

Поп Тарасий слез с коня, прошагал мимо боярина, встал между ним и смердами.

— Постой, Янь Вышатич. Они люди темные. Так сразу не поймут, зачем требуешь от них выдать чародеев.

— Люди! — заржали сзади отроки.

Известное дело — смерд не людин, даже не холоп. За него и ломаной резаны на торгу не дадут. Да и кому придет в голову продавать смерда? Их всюду как грязи.

Теперь все трое переговорщиков стали угрюмыми.

— Ну давай, отче, — сказал воевода, — являй кротость.

Но смерды не дали Тарасию раскрыть рот.

— Уйди, поп. Мы тебя не станем слушать, чтобы боги не отвернулись от нас. В Ростове пискупа убили и тебя за ним отправим. И ты, боярин, видишь, что на смерть идешь. Уходи лучше. Нету тута волхвов, ушли дальше.

Янь Вышатич помрачнел.

— Убили епископа Леонтия, — повторил он, потрясенный известием. — За что?

Он повернулся к отрокам.

— Стреляйте, чего ждете.

Мгновение спустя смерды рухнули в снег. В каждого воткнулось не меньше трех стрел. Воевода по жесткому насту пошел к лесу. Не глядя, бросил Тарасию:

— Побудь тут, отче. Там тебе делать нечего.

Отроки, оберегая коней, оставили их у реки и двинулись за воеводой. На ходу натягивали луки и стреляли. В них тоже пускали редкие стрелы, но те пролетали мимо. Когда до леса остался десяток саженей, смерды выступили из-за деревьев и, подняв топоры, устремились на дружинников. Их было намного больше, они возбуждали себя медвежьим рыком и делали много лишних движений, ненужных в бою. Бежавший впереди молодой смерд примерился к воеводе и махнул топором. Боярин увернулся, увидел перед собой растерянные глаза, вырвал из руки парубка топор.

— Щенок!

Не оборачивая топор, воевода обрушил на голову смерда тупой удар обуха. Шапка смягчила его силу. Парубок опрокинулся навзничь.

— Рубите их! — крикнул боярин отрокам.

Сшибка была недолгой. Оставив на снегу два десятка своих, смерды бежали в лес. Некоторых нагоняли, били сзади. Остальные, лавируя между соснами и елями, пустились в разные стороны. Отроки со свистом и гиканьем преследовали их, но все больше увязали в снегу. В сапогах по сугробам не набегаешься. Широкие зимние лапти смердов для этого удобнее. Углубившись в лес на сотню саженей, дружинники стали поворачивать.

Янь Вышатич, склонясь над раненым кметем, затыкал ему разорванной рубахой дыру в плече. Рядом лежал посадников отрок — ему повредило бедро. Вернувшимся дружинникам воевода велел перенести их к реке, где были кони.

— Все на месте?

Отроки осмотрелись.

— Гавши нет.

— И попа.

Тарасий пропал вместе с конем. Пройдя по его следам, вышли снова к лесу, чуть в стороне от места сшибки. Воевода снарядил шестерых отроков на поиски.

— Не иначе пошел смердов уговаривать, — шутили дружинники. — На кротость брать.

— Наш Упырь — орел!

Боярин оборвал смех:

— Привезите его живым.

Еще троих он отправил искать Гавшу. Этот далеко подеваться не мог — возможно, ранен, потерял силы и лежит где-то поблизости.

Но его не сыскали.

По четкому следу Тарасия отроки шли на конях быстро. Сажен через двести след повернул круто в сторону. Что-то встревожило священника либо он не знал точно, куда ехать. Когда наткнулись на второй разворот, одного из отроков осенило:

— Искал кумирню!

Скоро след стал плохо различим. Снег был истоптан, конские копыта то и дело терялись среди отпечатков человеческих ног и множества черных кострищ. Отроков обнадеживало то, что капище должно быть недалеко. Проехав еще немного, они увидели впереди между елями пешего и припустили коней.

— Это Гавша!

Отроки окружили его. Гавша утомленно опустился на корточки, сгреб пригоршню жесткого снега с древесной трухой и утер им лицо.

— Ну что, догнал хоть одного лапотника? — спросили его с неприязнью.

— Он такой жадный, что даже за смердами дольше всех бегает.

— Хотел выслужиться перед воеводой. Принес бы ему в зубах лапотника, Янь Вышатич враз бы Гавшу возле себя за столом посадил.

— Заткните пасти! — беззлобно огрызнулся Гавша. — Я догнал лапотников. Они убили попа. Там, на капище.

Он мотнул головой. Отроки посуровели.

— Пойдем, покажешь.

Тарасий спешил. Он знал, что на капище теперь никого нет. Пока его будут искать, нужно успеть. Поверженный идол теряет половину своей недоброй власти над людьми, верящими в его силу. Если при том сотворить над истуканом надругательство, он лишится и второй половины власти. Князь Владимир Креститель был весьма умен. Побитого палками Перуна сперва оплакали, а потом прокляли, говоря: зачем мы ему верили?

При себе у Тарасия был топор — взял у застреленного смерда, когда дружина пошла в бой. Поплутав по лесу с молитвой на устах, он выехал к кумирне. В центре большого круга, очерченного насыпью, на земляном возвышении стоял деревянный идол Велеса с бородой до земли. Снега на капище не было, все вытопил жертвенный огонь. Кольцевая насыпь имела единственный разрыв — вход на капище. Тарасий привязал коня к дереву и перебрался через насыпь где пришлось, дабы не ходить стопами язычников. Обойдя вокруг истукана, он нашел на земле маленького бронзового идольца с отломанным внизу лезвием — ритуальный жреческий нож. Поп Тарасий плюнул на него и втоптал в землю. Потом убрал бороду за ворот кожуха, чтоб не мешала, и взялся за топор.