Подбросил и не дал ему упасть на землю размеренными ударами ноги.

— Делай это так же размеренно, как бьется сердце, — бросил тэнгу. — Если сердце пропустит удар, ты умрешь.

Хисамаро дрогнул, но не потерял мяч.

— Ты знал моего деда?

— Ну, как сказать… во дворце есть старые игроки в кэмари и есть новые?

— Да.

— Ну а меня ты можешь звать очень-очень старым игроком в кэмари. Берегись! Уронишь мяч — потеряешь жизнь!

Хисамаро не поддался на эту уловку, продолжал подбрасывать мяч. Он еще не слишком устал, но понимал, что достаточно долго ему не продержаться, и лихорадочно размышлял, разыскивая путь к спасению.

Часы шли, наступая друг другу на пятки. Наступала ночь, сумерки с тенями выползали из ложбин и с сырым холодом поднимались от туманных темных вод реки, уносившейся к югу зыбкой дорогой меж твердых берегов.

Тэнгу Ханпэйта придорожным каменным буддой сидел, скрестив ноги над рекой, и щелкал пальцами, считая удары. Его глаза светились в полутьме. Река несла тяжелые замусоренные вешние воды за его спиной.

И на краю гибели, истратив всего себя, Хисамаро понял, что должно делать дальше.

И постигнув это, Хисамаро сильным ударом отправил мяч в по-весеннему бурные воды реки Камо. Мяч хлопнулся в середину потока и, ныряя между волн, понесся вниз по течению.

— Да ты никак думаешь, что поступил изысканно и смешно?! — воскликнул тэнгу, вскакивая.

— Мяч не касается земли, — устало произнес Хисамаро, едва держась на ногах.

— Ну так молись, чтобы этого и не случилось, — злобно процедил тэнгу и, оставив Хисамаро, поскакал по камням вдоль берега реки вслед за мячом. На юг. К морю.

Хисамаро ждал возвращения тэнгу до поздней ночи, пока за ним не явилась стража со Двора и не препроводила обратно за ограду.

Хисамаро так и не дождался возвращения тэнгу. Говорят, после этой игры Хисамаро постиг сокровенное и стал непревзойденным игроком в кэмари, одинаково почитаемым старыми и новыми соратниками. В конце концов император почтил его разрешением на свадьбу с дамой Омари из семьи, приближенной к императорской фамилии.

Хисамаро дожил до семидесяти лет. Жизнь он прожил обычную для придворного, хотя и полную ироничного ожидания. Каждую весну, перед Первой игрой года, князь владения Тоса присылал ему небольшой подарок: отрез шелка, лаковую шкатулку, редкий свиток.

Препятствий своему проезду по Киото князь с той поры не встречал.

А того тэнгу в столице более не видели.

***

— Интересно, — произнес Сакуратай, вынимая изо рта давно остывшую трубку. — Давно не слышал ничего подобного. Говорите, это с вашим дедом случилось?

— Он присутствовал в свите того князя, — ответил настоятель Окаи.

— Удивительно, — отозвался Сакуратай, отмеряя в трубку табак для новой затяжки.

В этот момент погасла вторая свеча. Никто не вздрогнул, но все перевели взгляд на оставшиеся две свечи. Хватит ли их до утра? Или мы в конце концов останемся тут в темноте?

— Действительно, удивительно, — прервал наступившее молчание надзиратель Мацувака. — Может, кому-то есть что добавить? Знаете похожие истории?

Мне добавить было нечего. Не о ложном же тануки рассказывать таким приличным господам? Хотя, если подумать…

— Есть у меня одна история, — прокашлявшись, произнес я. — Точнее, не у меня, а у одного моего знакомого с прежнего места службы, ну вы понимаете. Ничего столь захватывающего, как у вас, господин настоятель. Но, может быть, вам будет небезынтересно послушать историю об одном двойном самоубийстве в Ямагата. Мой знакомый служил тогда одному садовнику, ну да в те времена господин его садовником еще не стал, и случилось это все в другой земле, в ином замке, с другими людьми…

Глава 7. Двойное самоубийство в Ямагата

Во времена правления третьего сёгуна дома Токугава, случалось, некоторые влюбленные, безнадежно разъединенные обстоятельствами, совершали синдзю — взаимно кончали с собой. Власти, пытаясь остановить поветрие, выставляли тела влюбленных на позор, как казенных преступников. Выжившие и их семьи подвергались общему наказанию.

И это не останавливало влюбленных, желающих объединиться хотя бы в следующем воплощении…

Удэо Тадамицу, назовем его так, немолодой заслуженный воин, служивший в канцелярии провинциального замка в Ямагата, ранним зимним утром привез с собой в горы такого выжившего.

Молодой человек, назовем его Итимон, хрупкий, чем-то похожий на девушку, старший сын из знатного рода. Был он поэтом — впечатлительным и хрупким.

Тадамицу знал, что юноша пережил попытку повеситься и теперь прячет под одеждой след от петли на шее.

Отец юноши, высокопоставленный приближенный сёгуна, купил сыну девственность девочки из веселого квартала, и хорошо воспитанный молодой человек с благодарностью принял отцовский подарок.

Итимон прибыл в дом свиданий в назначенное время. Юная девица исполняла изысканные мелодии на сямисэне и блестяще играла в цепочки четверостиший, чем поразила сердце молодого поэта. Когда пришло время возлечь, Итимон повел себя с девочкой нежно и осторожно.

Утром она провожала его, не сдержав слез, — юноша покинул ее с тяжелым сердцем.

Через несколько дней с другом поэта, посещавшим ее, девушка прислала Итимону четверостишие, начертанное кровью, и шелковый платок — в нем был отрубленный палец девушки — крайнее доказательство ее чувства.

Тронутый до глубины души благородством поступка, Итимон договорился о тайной встрече вне дома свиданий. Явившись в условленное место, он убедился в том, что их чувство взаимно и безнадежно глубоко.

Не в силах преодолеть боль расставания, они повесились на одном поясе, перекинутом через балку рисового склада.

Слуга из дома свиданий быстро сообразил, в чем дело, — ворвавшись внутрь, он перерезал пояс. Итимон еще не успел умереть, но для девушки все было уже кончено.

Вмешалась стража — история получила огласку.

Тело девушки власти неделю продержали на улице. К счастью, было холодно. А так как она была сиротой, преследование с ее стороны на этом и закончилось.

Друг Итимона, замешанный в передаче писем, униженно просил простить поэта. Влиятельный ценитель поэзии, почитавший Итимона наравне с великими поэтами древности, также просил сёгуна за него.

Отец Итимона в спокойной ярости объяснил сыну, чем грозит семье его полное неблагодарности деяние, какое оружие врагам семьи он дал, пусть даже дело и замяли, — и отослал сына с глаз долой. Итимона отправили в ссылку, под надзор родственного клана, в горную Ямагату.

Удэо Тадамицу, служитель канцелярии, что означает и цензорскую должность, забрал Итимона из Эдо и препроводил к месту ссылки. За трехдневное путешествие они сошлись