с Логаном. Он не шутит и не делает горячий шоколад, когда у нее с ночевкой остаются подруги. Он не встает утром по субботам и не предлагает что-то веселое вроде поездки в веревочный парк или в Лондон на шоппинг, он нечасто с ней разговаривает. Мой папа все это делает (ну, разговоры пока временно на паузе, но обычно!). Патрика часто не было – он уезжал на работу до того, как Меган проснется, возвращался домой поздно, ослаблял галстук и просил Карлу принести ему напиток таким тоном, который заставлял всех детей, оказавшихся рядом – своих или гостей – почувствовать, что им нужно пойти в другую комнату, что мы ему мешали. Казалось, работа для него была важнее семьи. Я знаю, Меган всегда считала, что мой папа лучше, чем ее, но Патрик, типа, не был и самым худшим. Он покупал ей крутые вещи, помогал с домашним заданием по математике. Типа, он не был совсем дерьмовым отцом. Или, по крайней мере, до этого момента. Похищение, незаконное лишение свободы, вымогательство – все это совсем дерьмово. Это новый уровень дерьмовости.

Думаю, у папы приступ аллергии, потому что его глаза покраснели и слезятся. Он же не может плакать, да? С чего опять? Я понимаю, плакать в больнице, когда я была побитая и все такое, но с чего теперь, когда полиция практически все раскрыла, поймала преступника? Он по-прежнему не смотрит на меня, но все же отвечает на вопрос.

– Ну, он упустил много денег, очень много, и, думаю, от этого слегка слетел с катушек. Люди делают много плохого за такую кучу денег, как мы выиграли. Очень плохого.

Внезапно я начинаю нервничать, когда мы подъезжаем к дому Меган. Я могла ошибаться. Что, если мое предчувствие ложно, и она подумает, что я сошла с ума? Или что, если я права, и она просто не захочет об этом говорить?

А если я права? Что, если Меган была там со своим отцом, и это она дала мне тогда воду, помогла мне. Потому что, честно говоря, в тот момент было так мрачно, что, мне кажется, ее доброта спасла меня. И я не имею в виду, что было мрачно, и поэтому я не могла видеть. Я имею в виду, что было мрачно у меня в мыслях и в сердце. Я думала, что умру. Я думала, они собираются меня убить. Я лежала в своей моче и крови. Никогда прежде я не была так одинока или напугана.

Я помню, как слышала звук подъехавшей машины. Голоса. Наверное, ей сказали оставаться в машине. Вероятно, она не знала, что происходит, но Меган редко делает то, что ей говорят. Она слишком любопытная, чтобы оставаться в машине, когда очевидно, что происходит что-то серьезное. Я прекрасно могу представить, как она выскальзывает из машины в сарай, гадая, с кем встречается ее отец. Она, должно быть, чертовски испугалась, найдя меня. Может, это она связалась с моим папой? Они рассказали мне не все подробности того, как папа меня нашел. Они сказали, что расскажут, но только когда я буду готова. Я знаю, что он получил наводку и воспользовался ей. Даже не позвонил в полицию, просто бросился внутрь, не беспокоясь о своей безопасности, просто отчаянно желая вернуть меня домой. К сожалению, подсказка о месте моего заключения пришла после того, как он заплатил деньги, но кто-то отправил ему локацию, где меня искать. Кто-то пытался помочь. Спасти меня. Меган обожает отправлять локации. Она всегда мне их присылала, если мы ехали в какое-то новое место. Я никогда не знала никого, кому так сильно нравится отправлять локации, как ей. Кто знает, что могло бы случиться, если бы она этого не сделала? Когда Патрик получил бы деньги на свой оффшорный счет, приказал бы он тем людям меня убить? Я не знаю, это возможно. Но приехал папа, спугнул их. Меган спасла мне жизнь.

Карла открывает дверь. Она не выглядит удивленной при виде нас. Она крепко, излишне драматично обнимает моего папу, типа, повисает на его шее и начинает плакать. Мне уже слегка надоело, что все постоянно плачут. Я просто стою. Примерно через год она наконец-то вспоминает обо мне и говорит:

– Меган у себя в комнате.

Довольно грубо, она даже не поинтересовалась моим здоровьем из вежливости. С другой стороны, все с такой осторожностью ко мне относятся, что я почти чувствую облегчение от обыденного отношения. Меня не надо просить дважды. Я взбегаю по лестнице.

На двери комнаты Меган висит жестяная вывеска с надписью: «Грязная комната Меган. Входите на свой страх и риск». У меня есть такая же, только, ясное дело, с надписью: «Грязная комната Эмили». Мы купили их на Камден-маркете, когда нам было лет по десять. Мы приехали в Лондон потому, что трое мам хотели отвести нас в Тауэр посмотреть на королевские драгоценности. Короны были вычурными, но лучшей частью поездки был визит на рынок. Ридли обиделся, что вывески с его именем не было. Мы поддразнивали его и говорили, что он не в нашем клубе. Я не знаю, где теперь моя вывеска. До переезда она, наверное, валялась в глубине шкафа; может, теперь она в лофте или в сумке, которая отправилась в благотворительный магазин. Мне всегда казалось смешным, что Меган оставила свою вывеску. Во многом она была такой крутой и старалась, чтобы ее воспринимали как взрослую, а потом просто выдавала что-то смешное – вроде этой вывески, кричащей о том, что она еще ребенок. Меган это может. Она может сделать что-то отстойное крутым, просто отказываясь беспокоиться, круто это или нет.

Я скучала по ней.

В последнюю нашу встречу она била меня в туалете.

Или поила меня водой и кормила шоколадом?

Я все еще собираюсь с силами постучать или, может, просто открыть дверь и войти без предупреждения, когда Карла кричит снизу:

– Твой папа сейчас подбросит меня до магазина. Из-за всего происходящего у нас нет ничего на ужин. Он говорит, ты останешься.

Меган, очевидно, слышит свою маму и распахивает дверь. Я пытаюсь притвориться, что только что поднялась по лестнице, и не выдавать того, что болталась здесь, набираясь смелости войти в ее комнату. Она смотрит на меня, но ничего не говорит. Непохоже, что она собирается ответить своей маме, поэтому я выкрикиваю:

– Ладно.

– Присмотри за братьями, Меган. Напиши маме и скажи, что ты ненадолго останешься, Эмили.

Наверное, папа знает, что маму это жутко разозлит, поэтому