даже высказаться не успел по этому деликатному поводу. Его втолкнули в вагон, локомотив дал свисток, и поезд тронулся.

Полковник устроился в купе и стал перебирать в памяти события последней недели. Он вспомнил, как его арестовали на льду Вислы и приговорили к смерти, как он лежал в крепости Либенфельда, а затем вдруг проснулся в Фонтенбло и узнал о вторжении во Францию в 1814 году, о возвращении императора с острова Эльба, о Ста днях, смерти императора и короля Римского, реставрации бонапартизма в 1852 году, он вспомнил, как встретил девушку, невероятно похожую на Клементину Пишон, вспомнил знамя 23-го полка, дуэль с кирасирским полковником. По его собственным ощущениям, все эти события уместились в какие-нибудь четыре дня. Более того, ночь с 11 ноября 1813 года на 17 августа 1859 года показалась ему не такой длинной, как все остальные ночи в его жизни. Только в эту ночь он ни разу не проснулся и не видел снов.

Не будь Фугас таким деятельным и горячим, он давно впал бы в уныние, а то и в меланхолию. И это понятно. Человек, проспавший сорок шесть лет, неизбежно чувствует себя чужим в своей собственной стране, потому что, проснувшись, он узнает, что на всем белом свете не осталось ни одного знакомого ему лица! Добавьте к этому множество новых привычек и изобретений, самостоятельно разобраться в которых подчас невозможно. Чтобы понять непривычный уклад жизни, такому человеку, как правило, нужен поводырь, а это лишний раз говорит о том, что в новом мире он чужак. Но Фугас был не из тех, кто теряется в незнакомой обстановке. Не успел он открыть глаза, как сразу, следуя наставлению Горация, ринулся в гущу событий. Он сам придумал себе друзей, врагов, любимую женщину и соперника. Фонтенбло, в котором он во второй раз родился, стал для него на время центром вселенной. Здесь его любили и ненавидели, здесь его опасались и им восхищались и наконец именно здесь он стал знаменитостью. Во всей префектуре одно лишь упоминание его имени вызывало у людей бурю эмоций. Но крепче всего с новым временем его примирили возродившиеся узы, связывающие солдата с большой армейской семьей. Везде, где развевается французский флаг, солдат, будь он молодым или старым, чувствует себя, как дома. Знамя подобно набату, зовущему на защиту родины. Оно так же дорого и свято, как колокол в родной деревне, как родной язык и национальная принадлежность, как глубинные основы жизни нации и государства. Если уцелело знамя, то, значит, с годами в стране, по существу, мало, что изменилось. Люди, конечно, умирают, но на их место приходят точно такие же люди, которые мыслят, говорят и действуют так же, как их предшественники. От предыдущих поколений новые люди наследуют не только военную форму. Они помнят о добытой предками воинской славе и чтят традиции, отпускают все те же шуточки и даже говорят все с той же интонацией. Отсюда и вне-

запно зародившаяся дружба Фугаса с новым командиром 23-го полка, пришедшая на смену естественной ревности, а также неожиданная симпатия к господину дю Марне, возникшая при виде его кровоточащей раны. Солдатские ссоры, как и семейные размолвки, не наносят ущерба родственным связям.

Как только Фугас понял, что он не одинок в этом мире, его сразу стали радовать все приметы новой цивилизации. Скорость поезда буквально одурманила его. Ощутив силу пара, он пришел в совершеннейший восторг. Вникать в теорию вопроса ему не хотелось, но результат его вдохновил.

«Имея тысячу таких машин, две тысячи орудий с нарезными стволами и двести тысяч храбрецов вроде меня, Наполеон покорил бы весь мир за шесть недель. Почему же сидящий на троне молодой человек не использует все то, что у него есть под руками? Может быть, это не приходит ему в голову? Ладно, поглядим. Если окажется, что человек он способный, тогда я подкину ему эту идею. Глядишь, он и назначит меня военным министром, а там — марш, марш вперед!»

Когда же ему рассказали, что территория страны покрыта сетью железных дорог и объяснили назначение стоявших вдоль дороги столбов, его мысль заработала с новой силой.

«Вот это да! — подумал он. — Нам бы таких офицеров связи, быстрых и неболтливых. Дайте все это начальнику штаба такого класса, как Бертье72, и вся вселенная по первому приказу будет у нас в кармане!»

Когда до Мелена оставалось порядка трех километров, его размышления были прерваны звуками разговора,

который велся на иностранном языке. Он навострил уши и тут же подскочил, словно человек, усевшийся на колючку. Какой кошмар! Здесь были англичане! В купе появилось одно из тех чудовищ, которые ради сохранения хлопковой монополии убили Наполеона на острове Святой Елены! Вместе с этим монстром была довольно милая женщина и два чудесных ребенка.

— Кондуктор, стой! — крикнул Фугас, высунувшись на полкорпуса из купе.

— Сударь, — обратился к нему англичанин на прекрасном французском языке, — я советую вам потерпеть до следующей остановки. Все равно кондуктор вас не слышит, а вы рискуете свалиться на пути. Если вам требуется помощь, то у меня имеется бутылка водки и дорожная аптечка.

— Нет, сударь, — надменно ответствовал Фугас. — Мне ничего не требуется, и я лучше умру, чем хоть что-то приму от англичанина! Я зову кондуктора лишь потому, что желаю пересесть в другое купе и избавить себя от соседства с врагом императора!

— Уверяю вас, сударь, — отозвался англичанин, — я вовсе не враг императора. Я имел честь получить у него аудиенцию, когда он проживал в Лондоне. Он даже соизволил провести несколько дней в моем маленьком замке в Ланкашире.

— Тем лучше для вас, если этот молодой человек столь добр, что способен забыть все зло, причиненное его семье. Но Фугас никогда не простит преступления, совершенные против его страны!

Тем временем поезд прибыл в Мелен. Фугас открыл дверь и бросился в другое купе. В нем находились два молодых человека, в физиономиях которых не было ничего английского. Судя по их французскому произношению, оба были выходцами из Турени. У каждого на мизинце

Он навострил уши

сверкал перстень с родовым гербом, из чего следовало, что они принадлежат к дворянскому сословию. Фугас, как истинный плебей, не жаловал дворян, но, покинув купе, захваченное детьми Альбиона, он был счастлив встретить настоящих французов.

— Друзья, — сказал он, дружески улыбнувшись обоим, — все мы дети одной родины-матери. Приветствую вас. Ваш вид придает мне силы!

Молодые люди удивленно выпучили глаза, небрежно поклонились и, словно отгородившись от Фугаса